в этом я был убежден, — и не было гарантии, что я смогу вовремя распознать расставленную для меня ловушку. Явный враг не так страшен, как тайный. Я пригласил Твера присоединиться ко мне. Он согласился.
Это, уважаемые члены Совета, объясняет два факта. Во-первых, то, что Твер это отнюдь не мой друг, с тяжелым сердцем дающий против меня показания лишь для того, чтобы не брать грех на душу, как уверяет вас обвинение. Он — шпион, и за свою работу получает вознаграждение. Во-вторых, оправдывает мой поступок, совершенный мной тогда, когда на корабле появился жрец, в убийстве которого меня обвиняют. Об этом поступке здесь еще не говорили, и вам о нем ничего не известно.
Члены Совета встревоженно зашептались. Мэллоу откашлялся, как актер на сцене, и продолжал:
— Мне бы не хотелось описывать чувства, охватившие меня, когда мне доложили, что на корабле находится миссионер, спасающийся от толпы. Мне даже не хочется о них вспоминать. Я был в растерянности. Я опешил так же, как и тогда, когда Сутт сделал мне свое странное предложение. Событие это потрясло меня, ибо оно было выше моего понимания. Намного выше. И я буквально потерял голову.
Я на каких-то пять минут избавился от Твера, послав его за моими офицерами. А когда он ушел, я включил видеокамеру, с тем чтобы все дальнейшие события можно было сохранить в видеозаписи и в дальнейшем изучить. Я сделал это в надежде, в отчаянной надежде, что обстоятельства, вызвавшие мое замешательство, станут более понятными после повторного просмотра.
С тех пор я уже раз пятьдесят смотрел эту пленку. Она у меня с собой, и в пятьдесят первый раз я посмотрю ее вместе с вами.
Мэр постучал молотком, призывая к порядку, поскольку зал заволновался, а галерка снова взревела. В миллионах домов Терминуса заинтересованные телезрители придвинулись ближе к экранам, а на той скамье, где сидел обвинитель, Джоран Сутт сдержанно кивнул перепуганному Верховному Жрецу.
Центр зала удалось очистить, лампы горели теперь уже не так ярко. Анкор Джэл, сидевший на скамье слева, настроил проектор, затем раздался щелчок — и все увидели голографическое изображение, объемное и цветное, словно перед ними была сцена, выхваченная из жизни.
Миссионер, растерянный и растрепанный, стоял между Лейтенантом и Сержантом. Мэллоу замер в ожидании, а затем один за одним в кают-компанию зашли члены его экипажа. Последним вошел Твер.
Затем все услышали запись состоявшегося тогда разговора. Сержанту выговаривали за нарушение дисциплины, а миссионера допрашивали. Появилась толпа, слышен был дикий рев, и тогда перепуганный насмерть преподобный Джорд Парма взмолился о помощи. Мэллоу выхватил бластер, и миссионер, когда выводили его из каюты, поднял руки вверх, чтобы еще раз послать проклятия на головы своих обидчиков — и что-то на мгновение вспыхнуло.
На этом эпизод закончился. Офицеры замерли от ужаса, Твер трясущимися руками зажал уши, а Мэллоу спрятал оружие.
Снова включили свет. Место, на котором только что находилось голографическое изображение, опустело — фигуры людей растворились в воздухе. Мэллоу, на этот раз настоящий Мэллоу, взял на себя неприятную обязанность продолжать рассказ.
— Как вы видите, на первый взгляд обвинение изложило события довольно точно. Я вкратце поясню свою мысль. Кстати, поведение Джейма Твера во время этих событий явно указывает на то, что он получил религиозное образование.
В тот же день я обратил внимание Твера на некоторые странные обстоятельства, сопровождавшие появление жреца. Я спросил его, откуда в этой полупустынной местности, в которой мы тогда находились, мог появиться миссионер? Я также спросил его, откуда могла прийти огромная толпа, если ближайший мало-мальски значительный город находится на расстоянии сотни миль. Обвинение, однако, полностью проигнорировало эти обстоятельства.
И вот еще что: разве не любопытно, что Джорд Парма одет был в одежду, которая не могла не бросаться в глаза? Миссионер, работающий в Корелле в нарушение закона как Корелла, так и Фонда, разгуливает в новехоньком костюме жреца. Я предположил, что миссионер является невольным соучастником Коммдора, пытавшегося спровоцировать нас на противоправные агрессивные действия, для того чтобы оправдать уничтожение корабля и экипажа в полном соответствии с законом.
Обвинение уже предвосхитило мои объяснения в этой связи. Они ожидали, что я скажу о том, что на карту была поставлена безопасность корабля, экипажа, а также возможность выполнения возложенной на меня миссии. И что все это нельзя было принести в жертву ради одного человека, с которым все равно бы расправились, с нами или без нас.
И поэтому они напустили туману разговорами о «чести» Фонда и необходимости сохранять «чувство собственного достоинства» для поддержания нашего престижа.
Однако, по непонятной мне причине, обвинение и словом не обмолвилось о личности самого Джорда Пармы. Они не представили никаких данных о нем, мы не услышали, где он родился, где учился, чем раньше занимался. Если мы сможем выяснить это, то сможем объяснить и несоответствия, на которые я указал при просмотре видеозаписи. Они связаны между собой.
Обвинение не представило никаких данных о Джорде Парме потому, что ими
Ему опять пришлось подождать, пока стихнет шум. Затем он медленно сказал:
— Я хотел бы продемонстрировать вам крупным планом один кадр из видеозаписи. Он не нуждается в пояснениях. Выключите свет, Джэл.
Зал опять погрузился в полумрак, и перед присутствующими возникли неподвижные, как восковые куклы, фигуры людей. В напряженных позах застыли офицеры «Дальней Звезды», Мэллоу с бластером наизготовку. Слева от него Джорд Парма — он кричит и воздевает свои сильные руки к небу, и рукава его одеяния откатываются далеко назад.
И именно на его руке и появился этот слабый отблеск, который при первом просмотре, вспыхнув, тут же погас. Теперь же он горел, не мигая.
— Обратите внимание на свечение его руки, — раздался голос Мэллоу из темноты. — Увеличьте эту сцену, Джэл.
И тут же миссионер стал увеличиваться в размерах, превращаясь в гиганта, затем от него осталась одна рука, а потом напряженно мерцающая кисть руки заполнила собой все.
И стало понятно, что свет этот исходит от трех светящихся, написанных с затейливыми росчерками букв — «КТП».
— Это, — загрохотал Мэллоу, — любопытный образец татуировки, господа. Она не видна при обычном освещении, но заметна в ультрафиолетовых лучах, и поэтому мне удалось снять эти буквы на видеокамеру. Следует признать, что такой вид тайнописи довольно наивен, но он вполне оправдан в Корелле, где ультрафиолетовые лучи практически не встречаются. Даже мы заметили эту татуировку чисто случайно.
Вероятно, некоторые из вас уже догадались, что означает «КТП». Джорд Парма превосходно овладел жаргоном, на котором разговаривают жрецы, и талантливо сыграл свою роль. Где он учился этому, я не знаю, но «КТП» означает «Кореллианская Тайная Полиция».
Мэллоу приходилось орать, чтобы голос его не утонул в поднявшейся суматохе.
— У меня имеются косвенные доказательства — документы, привезенные с Корелла, которые я готов в случае необходимости предъявить Совету.
И что же осталось от выдвинутых против меня обвинений? Представители обвинения уже неоднократно выступали здесь с чудовищными заявлениями о том, что я должен был защитить миссионера в нарушение законов и пожертвовать возложенной на меня миссией, моим кораблем и моей жизнью ради «чести» Фонда.
Разве я должен был защищать кореллианского тайного агента, переодетого в одежды жреца и научившегося у какого-то ссыльного с Анакреона словесной эквилибристике, свойственной жрецам? Это означало бы попасть в дурацкую, отвратительную ловушку, которую расставили мне Джоран Сутт и Публий
