Одноклассники (Сборник)

Светлана. Не всякий нищий – Хлебников, и не всякий пьяница – Верлен.

Федя. И ты против меня! Что с тобой? Ты какая-то не такая стала! Эх, а еще друг называется!

Евгения Петровна. Федя, не расстраивайся! Почитай нам лучше стихи!

Федя (ерничая). «По мрачным скалам Кандагара…»

Евгения Петровна. Нет, не эти. Другие…

Федя. Какие?

Светлана. Про девочку из соседнего двора.

Федя. А-а! Помните! Знаете, я ведь благодаря Ванечке поэтом стал!

Анна. А бомжом ты благодаря кому стал?

Федя. Дура ты, Анька! Ничего не понимаешь. У тебя, наверное, теперь и в голове силикон.

Анна. Какой еще силикон? Ты что говоришь, помоешник!

Черметов. Помолчи, королева! Рассказывай, Федя!

Федя. В девятом классе, помните? Я уже много стихов написал, целую тетрадь, а показывать боялся. Это же, как перед всеми догола раздеться…

Светлана вздрагивает и смотрит на Черметова.

Анна. Подумаешь! Если тело красивое…

Светлана. А если некрасивое?

Черметов. Девочки, о телах потом. Попозже… (Смотрит на Светлану, та опускает голову.) Не перебивайте поэта!

Федя…Ванечка однажды заметил, как я на уроке стихи в тетрадку записываю, и попросил почитать. Через два дня вернул. Молча. Я сразу понял: не понравились. Потом в школе концерт был к Восьмому марта… Свет, а сейчас в школах есть концерты, какая-нибудь самодеятельность, как у нас?

Светлана (очнувшись от своих мыслей). Что? А-а… Есть, но мало…

Евгения Петровна. Почему?

Светлана. Потому что мы теперь воспитываем свободных граждан. Заставлять нельзя – можно нечаянно раба вырастить. А если не заставлять – какая же самодеятельность?

Борис. Правильно, раба из человека надо с самого детства выдавливать! Нельзя железной метлой загонять в счастье…

Федя. Липа, у меня такое впечатление, что ты эти двадцать лет в холодильнике с включенным телевизором пролежал!

Светлана. Боренька, я не знаю, как у вас в Австралии, а у нас России, если не заставишь – ничего не будет. Это плохое само к человеку прилипает, а хорошее нужно к нему пришивать суровыми нитками…

Черметов. Суровыми?

Светлана. Суровыми! А раба у нас из себя, если и выдавливают, то почему-то вместе с совестью.

Некоторое время они молча смотрят друг другу в глаза.

Евгения Петровна. Феденька, а что дальше-то было?

Федя. Дальше? Ну, Ванечка вышел и стал читать стихи. Мои. Я сижу в зале и понимаю: сейчас умру, потому что стихи отвратительные! И вдруг все захлопали. А Ванечка заставил меня выйти на сцену. Ну и…

Анна. И все узнали, что у нас в школе есть свой гений!

Федя. А через неделю эти стихи напечатали в областной газете…

Борис. Это я отца попросил. Мне тоже можешь сказать «спасибо»!

Федя. Спасибо, Липа!

Борис. Пожалуйста, Строчок!

Евгения Петровна. Феденька, почитай нам эти стихи!

Федя. Эти? Даже не знаю… Совсем юношеские…

Черметов. Давай-давай! У нас сегодня вечер воспоминаний.

Федя. Ну, хорошо… Сейчас… (Закрывает глаза, встает в свою позу.)

Дразнилки. Драки. Синяки. Крапива.
Соседний двор. Мальчишечья война.
А в том дворе – немыслимо красива —
Была в ту пору девочка одна.
Я жил, учебник не приоткрывая,
Я потерял надежду и покой.
Граница меж дворами – мостовая.
Я вдоль бродил, но дальше ни ногой.
Пришла метель на смену летней пыли
Велись слезопролитные бои…
А во дворе у нас девчонки были.
Конечно, не такие, но свои.

В руках – синица, и мало-помалу
Любовь пропала. Где-то к февралю.
И девочка-красавица пропала.
Квартиру, видно, дали журавлю.
Смешно сказать, через дорогу жили.
Я был труслив, она была горда…

(Забывает текст, трет лоб.)

Я был труслив… труслив…

Борис. Это мы уже слышали.

Светлана. Не мешай!

Федя. Черт… Забыл… свои стихи. Такого со мной еще не было!

Светлана. Напомнить?

Федя. Нет! Я сам. Просто надо еще выпить…

Евгения Петровна. Не надо, Феденька!

Федя. Эх, да что вы понимаете! (Убегает в «запроходную» комнату – выпить.)

Евгения Петровна. Лечить надо Федю. Гибнет!

Черметов. Бесполезно. Я его два раза в больницу укладывал – убегал. А насильно лечить теперь нельзя. Свобода, понимаешь ли!

Евгения Петровна. В Серпухов его надо везти.

Борис. А что там, в Серпухове?

Отец Михаил. Та м чудотворная икона «Неупиваемая чаша».

Борис. И что?

Евгения Петровна. Помогает. Соседка наша так зятя вылечила. Пил страшно. Жену, дочку соседкину, бил смертным боем. Повезла, приложила его к образу – и как отрезало. Правда, теперь жалеет она.

Анна. Почему?

Евгения Петровна. Зять с пьяных-то глаз жену лупцевал, а с трезвых сразу бросил. Но все равно чудо!

Борис. Я в чудеса не верю…

Отец Михаил. Просто ты с настоящим чудом еще никогда не сталкивался.

Борис. Сталкивался! Прилетаю на родину, а мой одноклассник Тяблик, с которым мы за девчонками в душе подглядывали, – поп! Разве не чудо?

Отец Михаил. Чудо, что Ванечка в десятом классе дал мне почитать Библию. Через Ванечку меня Господь и позвал…

Борис. Откуда у него Библия взялась? Тогда трудно достать было. Моему отцу в обкоме партии выдали, как бойцу идеологического фронта, чтобы знал опиум по первоисточнику.

Евгения Петровна. От деда моего осталась. Он церковным старостой был до революции. Но я скрывала, а Библию прятала. Но Ванечка мне говорил: нечестно такую книгу от людей прятать! Такой справедливый мальчик…

Светлана. Чермет, а помнишь, как в шестом классе ты Борьке глаз подбил?

Черметов. Конечно, не помню! Я много кому чего подбивал…