бетонного неба. Снег мялся под её телом, как старая вата, пачкался в крови, а она не понимала, откуда идёт кровь. Скользили ладони по сырой крыше, и сводило пальцы от холода.
- Почему вы сами не пойдёте с оперативниками? - Герман до сих пор злится за то, что я не дала раскрыть ему дело, не дала доказать превосходство. Суёт руки в карманы и смотрит на меня исподлобья. Дышит зимним утром, что сплошь в инее.
- Следователь, который арестовывает преступника, не испытывает никаких эмоций, это его работа, - в императорский тридцать пятый раз объясняла ему я. - Женщина, которая приходит к сопернице, переживает бурю эмоций. Как ты думаешь, из кого энергетический вампир выпьет больше?
Виолу выпустили до суда: из поликлиники пришла тучная немолодая женщина-врач и добилась того, что все поверили, беременной вредно в тюрьме сидеть. Следователь согласился - насидится ещё, никуда не денется. Ну а там, где двадцать лет, там и двадцать пять. Бетонное небо шепнуло Виоле, чтобы она устроила Центру неукомплектованность штатов.
Хотя на моё место нашлась замена в виде надувшегося на весь мир Германа.
Маша откатилась в сторону и поймала занемевшими пальцами телефон. Он тихо пискнул в ответ на её прикосновение, и полетели под онемевшим небом два маленьких серебристых сообщения. Небо с интересом наблюдало за их полётом, даже забыв, что собиралось швыряться снегом.
Удар по запястью вышиб телефон из её рук, Виола пинком отправила его к краю крыши.
'Второй телефон за неделю', - некстати подумалось Маше.
Они завозились в снегу, уже молча, не тратя силы на ругательства. Маша пыталась не дать рукам Виолы дотянуться до своей шеи и почему-то хотела посмотреть на эту сцену со стороны. Жуть несусветная - женская драка! Луксора уже можно заносить в пантеон героев-любовников, и даже поставить чуть-чуть повыше Шредера и Антонио - кроме шлейфа разбитых сердец за ними больше ничего не числилось, а за Луксора сейчас смертоубийство будет.
Лезли в глаза щупальца неба. Маша задыхалась от горького снега, и в одно мгновение, совсем обезумев от вкуса крови, она попала Виоле коленом в живот. Та, шипя от боли, скорчилась на очищенной теперь от снежного покрывала крыше, совсем чёрной, засыпанной мелкими серыми камешками. Маша вскочила на ноги, ощутив разом, как дрожат колени, как норовит тело осесть в смятый снег.
Она сделала несколько шагов назад, жадно хватая воздух ртом, воздух обжигал горло, а взгляд сам собой нашёл глаза Виолы. Она не пыталась встать и уже не шипела проклятья, только тяжело дышала, прижимая руки к животу. Маша поняла вдруг, откуда кровь - коснулась затылка и посмотрела на свои испачканные ладони. Падали тяжёлые капли на расстёгнутую куртку, падали на зелёную рубашку - уродливые багровые пятна на любимой рубашке. Последней в этом сезоне.
- Убьёшь меня теперь? - хрипло и вместе с тем насмешливо произнесла Виола.
Маша даже не сразу узнала этот голос, и сырой декабрьский ветер швырнул ей в лицо воспоминание: Виола улыбается, сидит в соседнем кресле и рассказывает про то, как Луксор боится одиночества. Остановить всё это немедленно! Остановить! Вернуться из особняка в Нью-Питер, пойти вместе со Шредером и Сабриной на штурм секты и попасть под шальную пулю, пролежать пару месяцев в больнице и никогда больше не вспомнить о семействе покойного графа.
Только поздно - магический барьер вокруг имения уже установлен, родственники готовятся делить наследство, а по лестнице спускается Луксор в мантии цвета запёкшейся крови. Ещё секунда, и она поймает его взгляд.
И тогда всё это будет неотвратимо.
- Нет, - сказала Маша. - Я тебя прощаю. Только руку подавать не буду, уж извини. Ты можешь встать?
Виола ничего не ответила, только завозилась, шурша серыми камешками.
- У тебя есть мобильный? Вызовем 'Скорую', - Маша вдруг разволновалось: а ну как правда станет ей плохо, и останется это в веках на её совести.
Она прошла к краю крыши, где в снегу заметила чёрное тельце своего мобильного. Маша подняла его, отряхнула от снега. Надо же, какая надёжная оказалась вещь - снега наелась по самое 'не могу', а на прикосновение отозвалась, засветился маленький экран. Она набрала короткий номер.
Слушая в телефонной трубке короткие губки, Маша обернулась к городу. Темнело. Неслись нескончаемой цепочкой машины по серой вене дороги, и зажигались огни - всё больше и больше. Теплели окна в соседней высотке, и на десятом этаже стоял человек, пуская сигаретный дым в форточку.
- Алло, - Маша услышала профессионально уставший голос дежурного, - здесь...
Теперь телефону было не помочь: он летел в темнеющий провал между двумя домами, и некоторое время в этой темноте всё ещё мерцал его голубой экран. Маша едва успела повернуться лицом к Виоле, и ощутила, как сзади в ноги чуть повыше колен впивается металлический прут заграждения. Затылок пощекотал ледяной ветерок из пропасти.
Виола держала её за руки - чуть пониже запястий, и холод от её пальцев прожигал куртку и рубашку. Дрожали её руки, и дрожь передавалась Маше.
- А я тебя убью, - сказала Виола, и её губы судорожно искривились.
Холодный ветер из пропасти щекотал лопатки. Маша смотрела в глаза Виоле и видела не свои глаза. Уже не свои глаза. А волосы остались такими же, только коротко остриженными - интересно, они сами не росли, или Виола обрезала их, пытаясь соответствовать своей сопернице? Маша не обрезала волосы.
- Ты можешь сбросить меня с крыши, - сказала Маша. - Только это не заставит его полюбить тебя.
- Заставит! - искривился в мучительной ярости её рот, застыли в глазах огоньки окон из противоположной высотки. - Он боится одиночества, значит, он останется со мной. Он никуда не сможет уйти.
- Останется, - тихо произнесла Маша, чувствуя, как скользят ноги по тающему снегу. - Пока не найдёт другую. Что, и её убьёшь?
- Ты сдохнешь!
- Пожалуй, - через головную боль улыбнулась Маша. - Если упаду с крыши, скорее всего сдохну. Я устала. Устала искать выход там, где его нет.
Может быть, Виоле было приятно слушать её жалобы, но сталкивать Машу в чёрную пропасть она уже не спешила. Или она решила, что Маша уже сдалась.
- Я сейчас только поняла, что единственный выход - это смерть, - слабо улыбнулась Маша. - Не может эта война длиться вечно. Одна из нас уйдёт.
Мгновенно перестав улыбаться, она дёрнулась вперёд и ударила Виолу в подбородок основанием ладони. Та клацнула зубами и от неожиданности выпустила её руки, схватилась за нижнюю челюсть. Этих крошечных секунд хватило Маше, чтобы шагнуть прочь от края крыши. А потом она достала пистолет.
- Знаешь, - сказала она, - я выстрелю.
Виола дёрнулась, обернулась к ней, всё ещё шевеля нижней челюстью, как будто проверяя, не сломана ли. Она секунду смотрела на чёрное дуло, направленное на неё, потом перевела взгляд на лицо Маши. Не поверила, что она сможет выстрелить. Улыбнулась.
- Да нет, я выстрелю, - повторила Маша. Её руки не дрожали. - Зря ты не веришь. Я долго терпела, и если издевательства надо мной я перенесу, то мучить Луксора не позволю.
Она тяжело вздохнула: рядом с бетонным небом так не хватало воздуха.
- Ты играешь людьми, - прошипела Виола. Верила она или нет, неясно, но боялась - дрожали пальцы, когда она цеплялась за края пальто.
- Ну ты, вершина гуманизма, - хмыкнула Маша, чувствуя, что срывается на нервный смех. - Пьёшь жизнь из людей и рассуждаешь о высоких материях.
Виола помотала головой, отступая на шаг назад - к самому ограждению, что на краю крыши. Помотала головой, не закрывая рта, как будто хотела произнести ещё что-нибудь обличительное, а только слова растерялись в сыром воздухе.
Почему никак не останавливалась кровь? На губах было солоно, солёный ветер щекотал глаза. Ветер? Руана с гравюры обернулась к ней, показывая свою изуродованную шрамом правую щёку и, чуть улыбаясь, шепнула: 'Убей'.
- Нет, - хрипло откликнулась бледная Виола. - Нет, пожа...
