рук, но рука Сигвальда была крепка и лишить оружия его не удалось. Круто развернувшись, оруженосец наклонился, чтобы ударить демгарда в ноги, но тот оказался более прытким, чем предполагал Сигвальд — внезапно отскочив, он в следующий миг крепко ударил наклонившегося противника в голову тяжелым сапогом.
Сильно покачнувшись, Сигвальд сделал несколько неуверенных шагов назад. Разноцветные круги плясали в его глазах, сознание мутилось, однако за тот короткий миг, пока Бериар готовился к решающему удару, в мозгу Сигвальда пронеслась стайка бессвязных мыслей: «Поддаться… поддаться… даже не пришлось… лучший момент… не уронив чести… зеленые рукава… зеленые рукава и фиалковый браслет… Да какого же черта!»
Бериар считал, что победа у него в кармане, потому решил закончить поединок эффектно — сильно замахнувшись, он снова рубанул по мечу Сигвальда у самой гарды, чтобы довести неудавшийся удар до конца, но не рассчитал силы и в попытке не потерять равновесие на секунду выпустил Сигвальда из поля зрения. Оруженосец вспомнил прием, которому его в юном возрасте научил отец — зайдя за спину демгарда, Сигвальд ударил его ногой по обратной стороне колена, тем самым заставив его рухнуть в песок. В следующий миг он запрокинул голову Бериара назад и приставил свой меч к его горлу.
Над ристалищем нависла тишина. Ее нарушил Энвиммар:
— Без сомнения, Бериар, ты великий воин, и ты сегодня это доказал при всех. Однако иногда опыт и мощь отступают перед молодостью и ловкостью. Как тебя зовут, оруженосец?
— Сигвальд… из Ралааха.
— Кто твой сюзерен?
— Кеселар, алтургер ре хивгард.
— Есть ли у тебя титул, Сигвальд?
— Нет.
— Так ты простолюдин? Что же, случается и такое! Но правила турнира непоколебимы. Кто бы ни был победитель — подойди к иманте, опустись на колено и прими оказываемую тебе честь!
Сигвальд огляделся, но солнце так слепило глаза и танцующих пятен было так много, что он практически ничего не видел и не знал, в какую сторону идти. Увидев его замешательство, дамы засмеялись, думая, что он стесняется.
— Ну что же ты, славный оруженосец, не бойся, подойди, — сказала иманта.
Сигвальд медленно, пошатываясь и загребая носками песок, пошел на звук. Янора уже спустилась с трибун. Дойдя до нее, он снял шлем, тяжело опустился на колено и, как положено, левую руку положил на эфес меча, правую прижал к сердцу и склонил голову.
— Сигвальд из Ралааха, сегодня ты оказался сильнейшим среди мужчин и достойным принять от меня знак почтения и восхищения твоей доблестью, — произнесла она и вручила оруженосцу свой браслет из фиалок, тот самый, что он отдал ей всего пару часов назад. Приняв награду, Сигвальд хотел уже было поцеловать руку Яноры, однако вовремя вспомнил, что это не принято, потому он сделал то единственное, что ему было позволено — коснулся губами края ее платья.
Далее демгард со своими гостями двинулись в его замок, чтобы отобедать и отдохнуть после столь активного времяпрепровождения. Сигвальд, бросив поводья, ехал в самом хвосте процессии, когда к нему приблизился его господин.
— Как ты, мой мальчик? — сердечно спросил он оруженосца.
— Я в порядке, — отвечал Сигвальд. «Ха, мальчик… мальчик, как и десять лет назад», — подумал он, потирая заросшую жесткой щетиной щеку.
— Ты храбро дрался сегодня. Только, чувствую, демгард Бериар затаил на тебя злобу за твою победу.
— Но я дрался честно! Ему не за что сердиться на меня.
— Иногда, Сигвальд, для злобы и ненависти нужно гораздо меньше поводов, чем ты успел дать ему сегодня. И ты знаешь это не хуже меня.
Сигвальд не отвечал.
Когда въехали во двор замка, он испросил разрешения не присутствовать на обеде, потому что голова у него все еще была не в порядке, на еду даже смотреть не хотелось, и единственное, чего он сейчас желал — это посидеть под сенью дерева, в тишине и спокойствии, наедине со своими мыслями.
«Дурак, круглый дурак, — думал он. — Что я хотел доказать? Кому? Блеснуть перед дамой? Блеснул, конечно, ничего не скажешь. Только она забудет меня уже на утро, я ведь не хивгард, не демгард, даже не рыцарь. Двадцатишестилетний оруженосец. Забавный пес. Чертополох у дороги. И все равно улыбаюсь, как блаженный. Точно дурак».
Через некоторое время Сигвальд увидел, что к нему приближается Бериар, сопровождаемый тремя своими солдатами. Оруженосец поднялся, как того требует этикет, и тут же, без слов, на него набросились двое солдат. Он сначала попытался сопротивляться, но один из них шепнул ему, что лучше для него не дергаться попусту, что жизнь его висит на волоске, и что демгард в ярости. Впрочем, последнее было видно и без комментариев — Бериар метался из стороны в сторону, глаза налились кровью, на лбу пульсировала вена, ноздри гневно раздувались.
Сигвальда тем временем приволокли на конюшню, стянули наручи, дублет и рубаху, привязали к коновязи с недвусмысленным намерением, между тем сам он еще не до конца понимал, за что ему такая честь. Здесь, вдалеке от нескромных ушей, демгард дал волю своему гневу:
— Кем ты возомнил себя, червь? Кто ты, чтобы осмелиться перечить мне! Рыцарю! Демгарду! Ты грязь, грязь и прах, и ничего больше. А ну-ка, что это у тебя такое? — Бериар вырвал фиалки, которые Сигвальд все еще сжимал в руке. Они уже слабо походили на то, что ему вручала Янора, однако вид этой вещицы ввел демгарда в еще большее бешенство — он бросил остатки цветов прямо перед Сигвальдом, и втоптал их в грязь.
Все это время оруженосец получал ритмичные и весьма болезненные удары плетью по спине, однако только смотрел на демгарда исподлобья своим ледяным взглядом, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Тот, видимо, хотел сказать еще что-то, но клокочущая в нем ненависть не дала подобрать слова, потому он просто резко развернулся и зашагал прочь.
Только теперь Сигвальд опустил голову, уставившись на растоптанные цветы. «К чему сила и доблесть, когда у тебя нет знатных родителей? Все равно всю жизнь будешь служить и будешь бит, как безродный пёс».
Оди Сизер — инженер по образованию, изобретатель по призванию и романтик по натуре — лежал в полудреме на мягкой постели в замке демгарда Бериара ре Канетмак, сладко потягиваясь и морщась от солнца, бившего из окна ему в глаза даже сквозь закрытые веки. Когда мысли Оди стали собираться в стайки и выстраиваться в логические цепочки, он недовольно поёжился, ибо первая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, какую ошибку он допустил при расчете парового котла, заказанного ему демгардом несколько месяцев назад. Эта мысль преследовала Оди уже несколько дней, и самое неприятное в ней было то, что котел был уже собран и установлен, и испытания шли полным ходом, а для устранения этой ошибки потребовалось бы его снова разобрать и заменить парочку весьма дорогостоящих деталей. Он бы так и сделал, будь ошибка посерьезнее, но из-за такой мелочи, которая, быть может, никогда и не выявится, рисковать ему не хотелось. И, тем не менее, совесть мучила его, потому он снова недовольно поёжился и перевернулся на бок.
— Оди, — тихонько нараспев произнесла его имя Хельмира, жена демгарда, лежавшая тут же в одной ночной сорочке, спадавшей с ее пухленького плечика.
Ей было уже за тридцать, однако она была чертовски хороша: ее румяные щечки покрывал едва-едва заметный светлый пушок, как на молодом персике, который придавал ее коже особую матовость, чувственные губы не поблекли с возрастом, а большие широко открытые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, выглядели по-детски наивными.
Инженер улыбнулся очаровательной улыбкой и, не открывая глаз, протянул руку к Хельмире. Внезапно он услышал хорошо знакомый ему сухой щелчок, и улыбка моментально сползла с его лица. Предчувствия его не обманули — первое, что он увидел, открыв глаза, было направленное прямо ему в лоб дуло «оригинального и единственного в своем роде самопала, спроектированного и изготовленного собственноручно Оди Сизером», как он любил его называть. Его зрачки расширились, на спине и висках
