удивления.
— Что случилось? Что с тобой? Почему ты одет как для похода? — Янора ничего не понимала.
— Я уезжаю сейчас же. Просто хотел сказать тебе, чтоб ты не волновалась.
— Куда? — внезапная мысль промелькнула в ее взгляде. — Он нашелся? Твой…
— Ни слова больше! — прервал ее Кеселар, подтвердив догадку.
— Я хочу поехать с тобой!
— И думать забудь! — теперь пугаться настала очередь Кеселара. — Ни в коем случае! Нет, нет, нет и еще раз нет! И вообще забудь, что я приходил сюда, забудь все, что ты знаешь об этой истории. Зря я тебя втянул во все это. Тебе не место в этой грязи.
— Но…
— Никаких «но», — жестко отрезал он. — Я напишу, как только смогу. Прощай.
Не дожидаясь ответа, он быстро пошел прочь, оставив растерянную Янору на пороге.
На улице уже совсем стемнело, прохладный порывистый ветер раздувал полы плаща Кеселара. «Черт, нехорошо получается — ночью, второпях, как вор ухожу. Да и гори оно огнем! Мне ли бояться молвы?» У ворот его уже ждал Лайхал с лошадьми, недоверчиво поглядывающий на двух солдат, о которых он еще ничего не знал. Те в свою очередь что-то рассказывали патрульным у ворот, которые слушали их, открыв рот и почесывая затылки.
При приближении Кеселара разговор смолк.
— Откройте ворота, — устало сказал он, предчувствуя, что сейчас ему предстоит долгий спор о том, можно ли открывать ворота ночью.
Но спора не последовало — патрульные безропотно подчинились ему, даже не спросив по обычаю, куда он едет и зачем берет демгардских солдат. Алтургер догадался, что они уже знают о том, что произошло в кабинете Бериара, и что наутро об этом будет знать весь гарнизон, а к полудню и вся прислуга. Они не проверяли истинность рассказа солдат — за многие годы службы у них выработалось такое доверие друг к другу, что они не могли себе представить, что кому-нибудь из них придет в голову подставить другого. Все это Кеселар понимал без слов. Ему достаточно было взглядов и торопливого прощания тех кто уходил с теми, кто оставался.
«Еще немного, и Бериара ждет кровавый бунт. Эти люди готовы пойти за кем угодно, кто пообещает избавить их от тирана», — подумал рыцарь, глядя в глаза патрульного, в которых была не злоба, не печаль, а беспросветное отчаяние.
Ночь выдалась ясной, и ущербная луна освещала дорогу, пробиваясь сквозь редкие кроны деревьев, ветер приносил с собой только далекое уханье филина да волчий вой. Кеселар ехал молча, погруженный в свои думы, Лайхал боролся со сном, солдаты тихо о чем-то перешептывались, идя у правого стремени рыцаря. Со временем их разговор превратился в спор, который затихал, когда алтургер оборачивался на них. Наконец старший, который вел под уздцы лошадь Сигвальда, неуверенно произнес:
— Ваша светлость…
— Что? — отозвался Кеселар, не останавливая дремлющую на ходу лошадь.
— Спасибо, что выкупили нас, а то бы он…
— Да не за что. Не люблю бессмысленную жестокость.
Солдат умолк, не решившись продолжить разговор. Веснушчатый снова начал что-то нашептывать товарищу, тот, очевидно с ним не соглашался.
— Мы имеем вам кое-что сказать! — наконец выдал он и, удостоверившись, что Кеселар слушает, продолжил. — Это на счет вашего… Сигвальда.
Старый рыцарь остановился и, развернувшись к солдатам, просил продолжать.
— Ну… в общем… тогда, после турнира… — солдат мялся, не зная как бы лучше выразить то, что он хотел сказать. — В общем, после обеда демгард приказал выпороть его на конюшнях за то, что он победил в турнире. Я сам не видел, мне один из наших рассказал. Истинно вам говорю, они не хотели его бить, но хозяин смотрел. Он как только ушел, они его, Сигвальда то есть, сразу отпустили, истинно вам говорю. Так что правду он на пиру сказал, истинную правду…
Едва успокоившийся Кеселар снова пришел в ярость, головная боль, от которой он уже отвлекся, снова вернулась и сдавила голову. Теперь ему все стало ясно — и почему Сигвальд весь следующий день провел в постели, сославшись на сотрясение, почему избегал прикосновения к спине, почему ходил злой до самого пира. Все стало на свои места.
— Вот подонок, — Кеселар рванул меч, и тут же спрятал его обратно. — Где ж ты, парень, раньше был? Теперь возвращаться придется. Ну да ничего, я ему устрою такую дуэль, что и не вспомнит потом — вспоминать нечем будет!..
Развернув лошадь, он хотел было скакать обратно в замок, чтобы требовать удовлетворения, но лошадь не тронулась с места, ибо на поводьях повисли оба солдата.
— Что это еще такое? — грозно вопрошал Кеселар.
— Ваша светлость, ради всего святого, не надо! Не возвращайтесь в замок!
— Да почему же?
— Если демгард узнает, что про порку всему гарнизону известно, то страшно представить, что он там устроит. Нам-то теперь ничего, только получается, что мы друзей предали. Нам-то по секрету сказали…
Кеселар глубоко вздохнул, ибо солдаты были правы. Дуэль с Бериаром ничего бы не решила, и легче от нее никому бы не стало. Законная дуэль требует нескольких дней подготовки, в течении которых демгард точно нашел бы крайних и наказал непричастных. Кеселар чувствовал на себе груз ответственности: за Сигвальда, которого надо найти и остановить, пока он не наломал еще больше дров, за сироту Лайхала, который при случае может остаться без хозяина и которому больше некуда было идти, за двух солдат, которых он только что буквально вынул из петли, за других, кого он своим неосторожным словом мог в нее же засунуть.
— Хорошо, — сказал Кеселар. — Не побоялись остановить меня и уберегли товарищей. Ценю.
Процессия двинулась дальше по направлению к Рагет Куверу в полном молчании.
—
ГЛАВА 11
Камень на шее
Анвил сидел в дальнем углу камеры, обхватив руками колени и уставившись в пол, туда, где только что пробежала здоровая лохматая крыса, волоча за собой толстый длинный хвост. «Мясо, — думал он. — Целый фунт жирного мяса просто бегает под ногами, а я тут подыхаю с голоду».
Тюремная диета совершенно не шла на пользу сыщику — за те шесть дней, что он здесь провел, Анвил заметно исхудал. Щеки впали, глаза лихорадочно блестели, а под глазами появились черно-синие круги. Он страдал от ужасающей слабости во всем теле, из-за которой порой с трудом поднимался на ноги. Можно, конечно, было заказать более питательные обеды, но Анвил боялся, что его несчастные два рамера и тридцать шесть хетегов закончатся прежде, чем Кеселар его отсюда вытащит, тем более какая-то их часть пошла на уплату судовых издержек, хотя судебное разбирательство не выяснило ничего нового и не принесло никакой пользы.
Если же не считать режима питания, то в остальном пребывание сыщика в тюрьме было вполне сносным. Парень по имени Вилет, получивший куртку Анвила, оказался лидером одной из боевых групп Хенетверда — широко известной и радикально настроенной организации. Хенетвердец, который постоянно сохранял положение лидера, почему-то был благосклонен к Анвилу и одним только молчаливым взглядом пресекал все попытки других заключенных превратить жизнь сыщика в ад.
Когда входные двери тюрьмы с протяжным скрипом отворились, Анвил не поднял головы, чтобы посмотреть, кто вошел — яркий солнечный свет с улицы резал глаза, привыкшие к полумраку. Он все еще с замиранием сердца ждал Кеселара, но с каждым днем образ благородного рыцаря таял в дымке небытия.
— Убери от меня свои руки! Вы не знаете, с кем связались! Лучше вам меня отпустить по добру, по
