разделил армию надвое. Часть оставил защищать Украину, а с другой двинулся в Молдавию. Но опоздал. В боях за Сучаву Тимош был ранен и умер. Хотя и осаждающих казаки сильно потрепали и добились права свободно уйти из крепости. Богдан, спешивший на выручку, встретил по дороге гроб с телом сына. И сказал, что так и подобает умирать казаку — с саблей в руках. А венгры, валахи, молдаване и отряд Кондрацкого после падения Сучавы пошли на соединение с Яном Казимиром.
И в этот момент, 1 октября, в Москве открылся Земский Собор, на который царь вынес вопрос о принятии Украины в подданство и войне с Польшей. Делегаты от разных сословий, опрошенные «по чинам порознь», постановили единогласно «против польского короля войну весть» и «чтоб великий государь… изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями принять под свою государеву высокую руку». Было решено собирать «десятую деньгу» и исполчать рати. Уже 5 октября для мобилизации армий в Новгород поехал боярин Шереметев, во
Псков — окольничий Стрешнев, в Вязьму — князь Хованский. А 9 октября на Украину отправилось представительное посольство — боярин Василий Бутурлин, окольничий Иван Алферьев, думный дьяк Лопухин, стольник Григорий Ромодановский, стрелецкий голова Матвеев с многочисленной свитой из дворян и 200 стрельцов. Наконец, 23 октября в Успенском соборе было всенародно и торжественно объявлено, что царь повелел и бояре приговорили «идти на недруга своего польского короля» за многие его «неправды».
У Хмельницкого же гибель сына не подорвала, а как будто разбудила внутренние силы. Он снова стал тем же полководцем и народным вождем, каким был под Пилявцами и Зборовом. Привел к нему орду и Ислам-Гирей. Вместе подступили к Жванцу, где встретили армию короля. Но единодушия не было ни в том, ни в другом войске. И сперва это сказалось у Яна Казимира. Казаки и татары несколькими атаками нанесли ему поражения, захватили даже казну, предназначенную для уплаты жалованья. Грамотными действиями рассекли неприятеля на части, отрезали польский лагерь от союзников, стеснили. Запахло полным разгромом. Запаниковали и ушли молдаване, венгры, валахи. А среди поляков пошли раздоры. Не получив жалованья, стали разбегаться солдаты. Кончалось продовольствие, и жолнежи принялись грабить обозы панов…
Но в это время король узнал о вступлении в войну России. Немедленно известил хана, и встревоженный Ислам-Гирей вступил в сепаратные переговоры. Согласился на мир за 100 тыс. злотых и разрешение пограбить Украину. Правда, он предпринял последнюю попытку удержать казаков от перехода к русским, настоял на подтверждении Зборовского трактата. Но дополнил его тайным пунктом, по которому следовало заставить украинцев идти с ханом на Москву. А если откажутся, поляки и татары окружат их и перебьют. Однако Хмельницкий в выработке и заключении Жванецкого договора не участвовал. А цену своим крымским «друзьям» он знал хорошо и удара в спину ждать не стал. Едва дошли сведения, что хан мирится с королем, гетман снял с фронта свои части и повел в глубь Украины.
Посольство Бутурлина, узнав, что Хмельницкий в походе, остановилось в приграничном Путивле, а Богдан с дороги разослал грамоты о созыве в Переяславле рады, на которую объявлялась «явка всему народу» — всем, кто сможет приехать. Гетман чувствовал себя куда более уверенно, чем прежде. Татары, возвращаясь в Крым, нахватали огромный полон, и если раньше Хмельницкому приходилось смотреть на их бесчинства сквозь пальцы, то теперь он отдал приказ ударить на «союзников». Богун с полком налетел на крымцев, совершенно не ожидавших подобного, разгромил и освободил тысячи соотечественников. Ислам- Гирей был настолько поражен, что стал… жаловаться на Богуна Хмельницкому. На что гетман отписал однозначно — отныне он разорять Украину не позволит.
Русское посольство ехало навстречу Богдану. При виде отрядов бравых дворян и стрельцов люди рыдали от счастья. 31 декабря Бутурлина и его свиту с чрезвычайной пышностью встретили в Переяславле полковники, горожане, священники. Нет, рада не была случайным сборищем людей, оказавшихся поблизости. Сюда съехались представители почти всех полков (а они, напомним, были и административными единицами), многих городов, гетман персонально пригласил всех знатных и старших казаков, з января свое решение прислала Запорожская Сечь, проголосовавшая на кругу за воссоединение: «Даемо нашу вийсковую вам пораду». А 6 января приехал Хмельницкий. Во время встречи послы передали ему от царя знаки власти — знамя, булаву, ферязь и шапку.
8 (i8) января 1654 г. рада открылась. Перед ее началом гетман сказал пленным полякам: «Теперь мне кажется, что мы уже навек разлучимся… Не наша вина, а ваша, а потому жалуйтесь на самих себя». Перед собравшимся на городской площади народом и делегациями он произнес речь, перечислив выбор, с кем может идти Украина: с Польшей, Турцией, Крымом или Россией. «Царьтурецкий — басурманин… Крымский хан — тоже басурманин… Об утеснениях от польских панов не надобно вам и сказывать… А православный царь одного с нами греческого благочестия… Кроме его царской руки мы не найдем благоспокойнейшего пристанища». После чего «весь народ возопил: вол им под царя восточного, православного». Полковники, обходя ряды, «на все стороны спрашивали: все ли тако соизволяете?». Народ отвечал «Все, единодушно», и рада постановила, «чтоб есми во веки всем едино быть». Послы огласили царский указ о принятии Украины и текст присяги, что «быти им з землями и з городами под государевой высокою рукою навеки неотступно».
Простонародье присягало на площади, старшина — в церкви Успения Богородицы. При этом «было в церкви всенародное множество мужского и женского полу и от многая радости плакали».
Украина получила все, на что она могла только надеяться. Жалованной грамотой Алексея Михайловича за казачьим войском (т. е. Украиной) сохранялись все прежние права и вольности, в дела его не имели права вмешиваться ни воеводы, ни бояре. Судиться украинцы должны были своим судом — «где три человека казаков, тогда два третьего должны судить». Утверждались выборность гетмана и старшины, реестр в 60 тыс. — а если без жалованья, то можно и больше. Гетману предоставлялось право сношений с другими государствами, кроме Польши и Турции, но о переговорах с чужеземцами он должен был извещать государя, а послов, «пришедших с противным государю делом», задерживать. Сбор податей отдавался местным властям, из этих доходов содержалось казачье войско. Представители России осуществляли только надзор за правильным сбором налогов и должны были принимать то, что останется для царской казны. Города, землевладельцы, крестьяне сохраняли все имеющиеся гражданские права, землю, торговлю, имущество.
После Переяславской рады Бутурлин разослал сопровождавших его дворян принимать присягу по всем городам. «Летопись самовидца» сообщает: «Присягуучинили гетман, старшина и чернь в Переяславле и во всех городах охотно с надеждою тихомирия и всякого добра». 17 января присягнул царю Киев. Воссоединение приветствовали и жители православных областей, оставшихся под властью поляков и венгров. Монах А.Суханов, проезжая через Буковину, писал, как там «гораздо рады все, что казаки подклонились под царскую руку». И все же абсолютного единогласия в вопросе о воссоединении не было. Отказалось присягать киевское духовенство во главе с Косовым (и еще 50 лет существовало независимо, не подчиняясь Московской патриархии — и никто его, собственно, не принуждал, не давил). Отказалась присягать часть старшины — полковники Сирко, Богун.
Гонор и шпаги
Французскую Фронду одни авторы пытались рассматривать с позиций «классовой борьбы», другие — религиозной, третьи — борьбы сторонников войны и мира. И все это не выдерживало критики. Потому что, как показали современные французские историки, это была вообще борьба не идей, а амбиций. Амбиций принцев, дворянской вольницы, парламентариев. То есть сил разнородных, заведомо не способных договориться между собой. А сходных лишь в одном — в оппозиции центральной власти. У принцев щедрые подачки королевы только разожгли аппетиты. А Конде, выступив опорой власти, совершенно обнаглел, счел себя первым лицом в государстве. Мазарини, кстати, и свой карман не забывал, приписывал себе богатые аббатства, губернаторства, пристраивал многочисленную итальянскую родню. Но когда решил выдать одну из племянниц-«мазаринеток», Лауру Манчини, за внебрачного внука Генриха IV де Менкера, Конде учинил скандал. Объявил, что не допустит союза «отпрыска короля и простолюдинки». Саму же попытку брака квалифицировал как «фамильное оскорбление», нанесенное ему лично, и потребовал за это денежных
