надо мной переплетались темные кроны высоких деревьев, вздымались крутые заснеженные склоны, в самой вышине чернели на фоне неба стены и крыши Града.
Глава 13
Карлов мост
Следующей ночью я шел по Мостецкой улице, передо мной устало шагал пожилой мужчина, я видел его сползающие с пояса брюки и сгорбленную спину в ватнике – в нашем городе так одевались дворники. Он толкал перед собой тачку, в которой виднелись жестянки, мешки и торчащие деревянные ручки каких-то инструментов. Придя на мост он остановился перед скульптурой святых Козьмы и Дамиана и открыл неприметную дверку в постаменте. Удивительно – всю жизнь я почти каждый день ходил по Карлову мосту и не замечал, что постамент можно открыть. За дверкой было углубление; горевший там свет бросал на снег отблески. Вылезет ли из скульптуры привидение, высунется голова дракона или выплеснется поток красной лавы, поднимающейся из подземного озера?
Из освещеного углубления выскочил маленький, примерно полуметровый лось с фосфоресцирующими широкими рогами. Он стал весело скакать по снегу и попытался засунуть голову в мешок, где, наверное, был корм. Мужчина в ватнике отогнал лося метлой, которую вынул из тележки, потом тщательно подмел пустое пространство с открытой дверкой, постелил внутрь свежее сено, вынул из постамента миску, налил в нее воду из жестянки и сунул обратно в скульптуру. Закончив, он поволок тачку к статуе святого Вацлава, стоящей напротив. Там он тоже открыл дверцу в постаменте, и за ней тоже оказалось маленькое пространство, и оттуда тоже выскочил маленький лось. Мужчина подмел нутро святого Вацлава, постелил в него сено и налил в миску воды. То же повторилось и у других скульптур на мосту. Дверцы оставались открытыми, и выскочившие лоси во время кормления могли носиться по снегу. Я в отдалении шел за скотником от изваяния к изваянию; дойдя до святого Августина, я из любопытства сунул голову в дверку. Я почувствовал запах хлева и увидел, что весь постамент и скульптура внутри полые, полое пространство в точности повторяло очертания скульптуры; оказалось, что камень на самом деле не толще двух сантиметров. Внутренности были освещены лампочкой, которая свисала из пустой головы епископа Гиппона, миска с водой стояла в нише, образованной пустой внутренностью башмака, попирающего еретические сочинения манихейцев. Второй город, наверное, переполнен изваяниями, подумал я, а его жители коварно используют еще и наши скульптуры, делают из них стойла для домашних животных. Они не только поселились в углах и щелях нашего пространства, но вдобавок создают новые полости в наших вещах, которым мы доверяем и считаем их, как и положено, цельными. Как быстро исчезла бы уверенность жестов, которыми мы ограничиваем наше пространство, знай мы, что формы, которых мы привычно касаемся, часто всего лишь тонкие скорлупки, скрывающие темные логова странных животных. Причем надо учитывать и тот факт, что со временем тонкая оболочка прорвется и сквозь прорехи в ней на нас изучающе глянут лемуры нутра.
Я решил, что мужчина в ватнике, видимо, какой-то работник управы второго города. Кроме кормления лосей у него имелись другие обязанности: в тележке лежала сумка со сложенными плакатами и жестянкой с клеем; между святым Франциском Борджиа и святым Христофором он остановился, вытащил один из плакатов и начал его разворачивать. На его лицо упал свет уличного фонаря, и я с изумлением узнал человека, который рассказывал мне в малостранском кафе о таинственной двери в квартире своей любовницы и которого на полуслове увез мраморный трамвай.
Я не знал, что спросить у него в первую очередь.
– Что находится внутри зеленого трамвая? Куда вас отвезли? Вас заставили прислуживать им? Не бойтесь, я помогу вам убежать. Скажите, что вы видели за белой дверью!
Он равнодушно глянул на меня и, не сказав ни единого слова, продолжил свою работу: развернул плакат и старательно прилепил его на каменное ограждение моста. Потом он переместился со своей тележкой к святому Христофору и стал тащить наружу лося, который никак не хотел выходить. Я в смятении стоял у плаката, белевшего в свете фонаря. Текст на плакате был, как ни странно, напечатан нашим алфавитом; я читал: «Что скрывается за таинственной дверью? Станем ли мы после смерти белыми статуями на островах? Птица-декламатор Феликс обвинен в краже в универсаме. Физики спрашивают: возникли ли мостовые лоси сразу после Большого взрыва? Маньяк, варварски убивший акулу на башне, пока не пойман. Об этих и многих других увлекательных событиях читайте в новом номере журнала „Золотой коготь'. Читайте „Золотой коготь', журнал, которому в этом году исполняется 3500 лет, журнал, которым наша благородная патронесса закрыла лицо, когда в тихие послеполуденные часы на белых стенах дворца проступили фрески со змеями и блестящими машинами».
Стойла были почти во всех изваяниях – только в скульптурной группе святых Варвары, Маргариты и Елизаветы оказался бар. Перед скульптурой прямо на снегу стояло четыре шатких высоких табурета. В отверстии постамента виднелась верхняя половина тела бармена в белом пиджаке, за ним на полках выстроились ровные ряды бутылок, наверху в пустых телах скульптур светились цветные огни. Мужчина, которого увезли в таинственном трамвае, откатил свою тележку в сторонку и сел на табурет. Бармен поставил перед ним на стойку бокал с черным напитком, над которым поднимался мерцающий фиолетовый пар. Я уселся на соседний табурет, оперся локтем одной руки на стойку, а другой дернул похищенного за рукав.
– Так чем же закончилась история с дверью и с трамваем? Расскажите мне все, очень вас прошу, это для меня очень важно, – неотступно твердил я.
Скотник отвернулся от меня и молча устремил взгляд на темный Петршин. Зато откликнулся бармен, он высунулся из скульптуры и сказал сердито:
– Как не стыдно так разговаривать с пожилым человеком! Просто руки чешутся хорошенько наподдать вам. Не забывайте, что даже хамству должен быть предел. Вы в приличном заведении, а не в какой-нибудь подводной забегаловке, где свистят пьяные осьминоги. Я давно уже тут работаю и помню лучшие времена, когда замечательные бары были во всех скульптурах – это было еще до того, как тут начали разводить лосей, будь они неладны, – так что мне есть что вспомнить, но подобной похабщины я ни разу не слышал.
Лоси, которые выскочили из скульптур, сбились в стадо, прошли под аркой Староместской башни, перебежали Кржижовницкую площадь и исчезли в Карловой улице. Я пошел за ними, их рога освещали снег и сияли в стеклянных витринах темных магазинов. Придя туда, где перед входом в Клементинум Карлова улица превращается в маленькую площадь, они разбежались в разные стороны и принялись носиться по снегу. Я стоял возле огромного, до земли, окна винного ресторанчика «У змеи», вдоль его нижнего края тянулся невысокий сугроб. Лампы внутри не горели, и в темном стекле мерцали отблески сияющих рогов. В слабом свете уличного фонаря я увидел, что за окном сидит девушка в светлом платье и задумчиво смотрит на площадь. Это была Клара-Алвейра.
Глава 14
Винный ресторанчик «У змеи»
Я вошел и сел рядом с Алвейрой. Меня не интересовало, припрятала ли она в темноте очередное животное с острыми зубами. Мы молча наблюдали за маленькими лосями, носившимися по снегу. Одна половина лица Алвейры была темная, на другой лежал отблеск уличного фонаря.
– И я тоже смотрю сквозь стекло на холодные огни, – устало улыбнулась она. – Я зашла в дебри слишком далеко. Меня влек огонь начала; когда отец показал мне путь назад, я решила, что позабытый родной дом совсем близко… – Она помолчала, лоси скакали длинными плавными прыжками, их рога чертили во тьме светящиеся линии.
Из Лилиевой улицы появились паровые сани с органом, на котором играла женщина в вечернем платье, переливающемся в свете фонарей; сани проехали через заснеженную площадь и исчезли в темноте за поворотом Семинарской улицы.
– Но возвращение всегда безнравственно, – снова заговорила во тьме Алвейра, – любовь к началу – это пьянящий замкнутый круг, монотонный инцест, источающий отвращение. Мы будем лежать на холодных простынях и зачарованно смотреть на блестящие геометрические картинки, поднимающиеся из тьмы; в спальнях через наши тела будут в поисках ледяной звезды, скрытой в глубине дома, переползать лангусты. Когда мы возвращаемся, то всегда встречаемся с чудовищами, они играют в комнатах нашего детства в осклизлое лото, и бочоночки его – это кусочки мяса. Зачем я перешла границу, которая бледно и равнодушно светилась на ковре в углу комнаты! Да, город, в котором мы жили, не наш настоящий дом, но,
