табурет, и ловкие руки начали прочесывать пряди.
— Уэн, я так не хочу ехать, — горестно призналась я. Это было не похоже на мое привычное поведение, но душа отчаянно хотела поделиться тревогами хоть с кем-то.
— Я понимаю вас, миледи.
— Как? Тебе тоже приходилось проходить через нечто подобное? — Удивление слегка оживило меня.
— Нет, конечно, моя герцогиня, не совсем так, — сквозь улыбку ответила Уэн. — Но когда меня отправили в поместье вашей семьи, чтобы я стала служанкой для юной леди, обуревали подобные чувства.
— Это совсем другое…
— Не скажите, — дерзко перебила она. — Простите, миледи! — тут же потупилась служанка. — Просто моя мечта состояла совсем в другом стремлении. Я хотела стать свечницей, а не служанкой, но это мои родители нуждались во мне, они не могли оплатить должного обучения в мастерской, и я не сумела предать их ожидания, — пояснила Уэн. — Думаю, вы испытываете нечто схожее.
— С чего ты вдруг решила, что я не хочу стать принцессой? — Меня неожиданно разозлило то, что моя слабость была обнажена перед каким-то человеком. Обычно доверие мое не распространялось на людей, тем более мне не близких. Нет, дело не в том, что она служанка, дело в моей пугливой и скрытной натуре.
— О, мисс Фунтай! — служанка рассмеялась, но тут же покраснела, но не стала извиняться. — Думаете, никто не замечает, какую страсть вы испытываете во второй половине дня? Как сверкают ваши прелестные глаза? Как вы преображаетесь и становитесь в стократ красивее, чем когда на вас платье?
Я фыркнула. Красивее! Я вообще не считала себя миловидной особой. Я привлекательной себя назвать не могла, не то что бы красивой, поэтому слова Уэн слегка меня позабавили. Неужели в ней говорят истинные чувства или только правила приличия?
— Может и так, Уэн, но я не намерена отступать от своей цели, а, значит, я обязана стать женой принца. — Слова дались с превеликим трудом. Обычно мне эта цель не казалась такой уж сложной, но как только слова обрели форму, ком застрял в моем горле, и слезы едва не брызнули из глаз. Но годы, проведенные в строгости и одиночестве, позволили справиться со слабостью, и я дерзко вздернула подбородок. Щеки раскраснелись, что я очень ненавидела в себе.
— Вы так мило краснеете, моя леди… — девушка запнулась, заметив мой яростный взгляд, и уже в тишине продолжила расчесывать мои волосы, чуть ли не доводя их до состояния шелка.
Я не ощутила никакого удовольствия, когда Уэн принесла из соседней комнаты темно-синее платье. Моя благодарность не знала предела, когда я не увидела на платье кружев. О, боги! Моя мать сжалилась надо мной и не настаивала на пышном украшении платья, ограничившись лифом на шнуровке и пышными юбками. Пока Уэн управлялась со шнурками, я мрачно глядела на себя в зеркало. Платье было сшито на славу. Его формы подчеркивали мою фигуру, выделяя достоинство и скрывая недостатки. Декольте практически закрыто, но спина наполовину обнажена. Синий цвет выгодно оттенял белоснежные плечи, а пышные юбки на крахмале лежали великолепными складками. Служанка что-то мурлыкала себе под нос, и я невольно улыбнулась, ощущая, как ее ловкие пальцы скользят под лифом, продергивая шнурки и стягивая корсет, который был его основой. С каждым ее легким движением я должна была тяжелее дышать, но стройное тело позволяло сколь угодно стягивать талию, подчеркивая ее плавные линии.
В сознании появилось неожиданное спокойствие. Скорее всего, я просто смирилась с тем, что меня ожидало. Но легкость души нельзя было объяснить пониманием. Я поежилась. Обычно такое ощущение свидетельствовало о предчувствии. То было начало таинственной магии, которая вместе с древней кровью текла по моим жилам. Никто об этом не знал — я просто не нашлась, кому довериться. Если бы родители слегка иначе относились ко мне, они давно бы узнали о моих едва заметных, но присутствующих, способностях. Поэтому с каждым днем крепла моя уверенность в том, что, скорее всего, я буду отвергнута принцем. Потому что девушки с магией Динео редко становились королевами.
— Мисс Фунтай, ваша матушка ждет вас внизу, пора отправляться! — сообщил лакей, предварительно постучавшийся в дверь. Уэн кивнула ему, и он поспешно удалился.
Последний раз я заставила себя привести чувства в порядок, и, гордо вскинув подбородок, пошла по знакомым коридорам. Деревянные полы приятно отзывались под моими шагами, знакомые картины напоминали о годах, проведенных в этих теплых и уютных стенах. Я понимала, что могу никогда сюда не вернуться — если стану «отвергнутой», и еще, что хуже, этот дом может стать для меня чужим. Не знаю, почему лишь грустные мысли овладевали мной, когда я смотрела на резные подсвечники и оплавляющийся воск. Почему привычный запах трав внушал лишь страх перед неизвестным будущим, а лица слуг заставляли испытывать тоску?
Несмотря на то, что я была дочерью герцога, я не привыкла к большому вниманию слуг. Да, у меня была Уэн, многое в доме выполняла и другая прислуга, но некоторые их обязанности порою осуществлялись моими собственными руками. Поэтому, выйдя из высоких дверей дома, несмотря на мелкий дождик, я уверенно направилась в сторону конюшен, которые заманчиво темнели в грозовых сумерках. Запах сена и животных мгновенно уничтожил все мои сомнения и страхи. Лошади мерно дышали в своих стойлах, иногда принимаясь за угощение или топая копытами по вычищенной земле. Наше поместье было не столь большим, оттого и конюшни не являлись огромными, но все же для меня они воплощали в себе образ родного дома. Как часто, когда родители не могли меня отыскать, маленькой девочкой я зарывалась в кучу сена в стойле моей лошади. Старая кобылка умерла два года назад, чем повергла в шок не только меня, но и нашего конюшего, который предсказывал ей долгую и спокойную старость. Вместо кобылки мне предоставили ее однолетнего жеребенка. Пришлось постараться и набраться терпения, прежде чем он ко мне привык, и я смогла бы ездить на нем верхом. Но за прошедшие два года Шудо стал мне верным другом, в котором я могла полностью увериться.
Жеребец призывно заржал, как только я зашла в его стойло, несмотря на протесты служанок, беспокоящихся за мое прелестное платье. Я одобрительно похлопала Шудо по мерно вздымающемуся боку и позволила конюшенному мальчику оседлать коня. Шудо не был особо доволен, что это сделала не я, поэтому мне пришлось подогнать упряжь так, как он привык. Взяв его под уздцы, я повела его к выходу. Каждый мой шаг был сродни прощальному шествию. Глаза с горечью бегали по масляным фонарям, по фыркающим лошадям, и сердце наполнялось тяжелой истомой. Темно-вишневые доски, желтоватое сено, терпко пахнущий овес и сладковатый дух слегка подгнивших яблок — с каким отчаяньем мне хотелось окунуться в этот привычный, простой и примитивный мир. Шудо недовольно потянул меня вперед, непривыкший так медленно двигаться. Его молодость давала о себе знать — он предпочитал резвый галоп мерному шагу, и я прекрасно понимала его чувства, ведь сама готова была сорваться вихрем в путь, дабы избавиться от этой странной боли в груди.
На улице прекратился дождь, но влага тяжким грузом стояла в воздухе, а темные тучи даже лишали надежды хоть на крошечный лучик солнца. Отъезд начался в довольно мрачной обстановке. Или мне только показалось?
Грумы оживленно переговаривались между собой, подводя лошадей к господам или впрягая их в кареты. Слуги сновали туда-сюда, укладывая оставшиеся вещи и припасы еды. Два крепких конюшенных мальчика резво катили большую бочку, наполненную свежей и чистой водой. Три таких же уже стояли на телеге и были надежно прикреплены к ее бортам. Герцог слабо улыбался, наблюдая за своей женой, застенчиво флиртовавшей с каким-то мелким аристократом, который должен был нас сопровождать до столицы Дейстроу. Его пегой мерин бодал хозяина головой, а главный конюший безуспешно пытался удержать Багрода от этих действий. Мой отец задумчиво провел по рыжим, завитым к верху усам, едва тронутым сединой, и неодобрительно покачал головой. Он был высок — даже я рядом с ним чувствовала себя маленькой, хотя была не намного ниже герцога. Широкие плечи и могучий торс говорили о том, что даже в своем возрасте и положении он не забывает, что такое обычный физический труд. Стоял герцог уверенно, широко расставив ноги, и сложив руки на груди. Пронзительный зеленый взгляд коснулся и меня, и папа тепло улыбнулся. Я видела в его лице напряженность, страх за меня и болезненную ревность по отношению к матери. Упрекнуть его я бы не посмела — как? Я, как никто другой, понимала, насколько сильна любовь отца. Он пошел против воли родителей и женился тайно, не получив благословления. Моя матушка была из простой семьи, из крестьянской хижины — не пристало герцогу крупных земель и главе
