которые не каждому подойдут. Но тогда меня такие мелочи уже не волновали.
Психолог
На встречу с психологом я шла с тем же чувством, с каким большинство моих знакомых наносят визит стоматологу. С осознанием суровой необходимости, которое ничуть не уменьшает содрогание и противную желейную дрожь во всем теле. Мерзкий голосок в голове твердил, что я в очередной раз маюсь дурью. Я буквально видела владельца этого голоса – моего извечного скептика, выползшего из колыбели, очевидно, в тот же час, что и я. Он сидел у меня на левом плече – крепенький человечек с толстыми ножками и вечно нахмуренным лбом; он хмурится даже тогда, когда нет повода, – думает, что морщины придают ему авторитетный вид. Он, несомненно, считает себя мужчиной, забывая о том, что критика – беспола. Но поскольку меня в жизни больше всего ранила критика именно от мужчин, он не упускает возможности намекнуть на то, что носит шляпы – совсем как Тим. Я физически ощущаю его тяжесть на левом плече.
Он опять бубнит себе под нос: «Ну не будь наивной дурой, ну сделай хотя бы вид, что ты не такая, хотя, конечно, мы оба знаем правду. Но хотя бы раз в жизни попробуй! Ты же прекрасно знаешь, что, кроме тебя самой, тебе никто не поможет. Ты же всю жизнь критиковала – и справедливо, заметим! – тех, кто ждет волшебников на голубом вертолете. Никто большой и сильный не придет и не даст тебе сладкую пилюлю для счастья! Никто, кроме тебя. Тебе некуда потратить деньги? Вон в ЖЖ постоянно висят объявления – собирают деньги на больных детишек. А ты зря два года на тренинги ходила? До сих пор ничему не научилась? Мало тебе?»
Мой критик, несмотря на глупый вид, прекрасно знает, чем меня поддеть – так, чтобы внутри все заныло от стыда. Я уже готова была повернуть обратно, однако обнаружила, что уже стою перед нужным домом. Можно было, конечно, не входить, но стоило мне представить свое возвращение домой – в квартиру, пропахшую унынием, как лекарствами, – и я потянула дверь на себя.
Перед дверью кабинета я еще немного потопталась, не зная, как полагается входить: постучать и ждать или открывать и заходить. Помявшись минуты две, я все-таки постучала. За дверью тотчас послышались шаги, она распахнулась, и появившийся на пороге мужчина сделал приглашающий жест. Я вошла, ища взглядом своего будущего палача.
– Вы Ангелина? – обратился ко мне мужчина.
– Угу.
– Я – Алексей.
И вот здесь я опешила и почувствовала, что лицо заливает краска стыда. Передо мной стоял не очень высокий, но спортивный мужчина, чьи мускулистые руки вызвали у меня желание немедленно в этих руках оказаться. Он не был красивым, но мне всегда нравился такой тип лиц – слегка грубоватой лепки, но правильных пропорций, с высоким лбом и внимательными глазами. «Черт, Ангел, надо успокоиться», – я сделала вздох, напоминая себе, что это – всего лишь мой психолог. Не мужчина, Ангел, а психолог! Это две непересекающиеся категории! Еще не хватало с первого сеанса угодить в ловушку дедушки Фрейда…
Сделав несколько вздохов и утешив себя тем, что психолог ниже меня ростом, я прошла за ним в соседнюю комнатку и рухнула в огромное кожаное кресло. Кресло тоже оказалось с подвохом: оно явно не предназначалось, чтоб сидеть в нем в юбке, которая значительно выше колен. Дабы соблюсти намек на приличия, мне пришлось сесть к Алексею полубоком, отчего я почувствовала себя окончательной дурой без права на обжалование этого статуса.
– Итак, какие у вас проблемы? – Алексей опустился в кресло напротив и, положив ногу на ногу, одобряюще улыбнулся.
Я почувствовала себя смешной и жалкой. «На что жалуетесь, пациент?» – «На жизнь…»
– Не знаю, с чего начать, – выдавила я фальшивым тоном. – Мне хочется лучше разобраться со своими желаниями. Понять, чего я все-таки хочу.
– В каком смысле?
– Ну… как бы это сказать… – Я чувствовала себя почти немой: язык ворочался во рту как лопата, облепленная глиной. – Есть ситуация, в которой я пытаюсь найти решение и никак не могу…
– А именно?
– Я хочу простить его, но не могу. Хочу, но постоянно киплю от обиды, злости, раздражения! Иногда убить его готова… а в другие моменты – скорее, себя.
– А кого вы хотите простить?
– Мужа…
И тут я разрыдалась: совершенно по-бабьи, без всякой куртуазности, без изящества героинь мелодрамы, которые каким-то образом умудряются плакать, сохраняя косметику и ровный цвет лица. Я вот, когда плачу, моментально покрываюсь красными пятнами, а потому всегда желаю провалиться сквозь землю. И вот теперь получилось, что сижу и рыдаю, превращаясь в пятнисто-красного монстра, – и это на глазах у незнакомого мужчины… пардон, психолога. Впрочем, что бы там ни лепетал по этому поводу мой критик, я уже не могла сдерживаться. Слезы текли, меня колотило от рыданий. Алексей не торопился меня успокаивать или с преувеличенной заботливостью предлагать воды. И от этого мне стало немного легче: словно я увидела какой-то риф или даже остров спокойствия, возле которого можно удержаться.
– И что у вас с мужем? – спросила, он как ни в чем не бывало, когда я издала последний всхлип и глубоко вздохнула.
Я начала рассказывать. Сначала слова давались мне с трудом, и я поминутно извинялась перед Алексеем за сумбур изложения. Потом стало легче: история разворачивалась сама, как выпавший из рук клубок. Я старалась не слишком жалеть себя и несколько раз подчеркнула наличие собственных ошибок. Алексей смотрел на меня со все возрастающим странным интересом.
– Простите, но у меня есть один вопрос, – сказал он, скрещивая пальцы на колене.
– Да? – Я напряглась, ожидая удара.
– Я, может, конечно, человек старомодный… Но как вы это терпите?
Будь я Господом Богом, то на этой сцене опустился бы занавес, скрыв ошалевшего от неожиданности Ангела и висящую в воздухе вопросительную паузу.
И зритель не услышал бы моего истеричного смеха – единственный ответ, который я могла дать на вопрос: «Как вы это терпите?».
Как я это терплю? Выпуская понемногу кровь из своей души, удавливая каждый день свою обиду подушкой, чтобы через несколько минут почувствовать ее свежие ростки. Обида растет быстрее любого бамбука, пронзая своими побегами, словно копьями, все живое, что попадается на пути, – уважение, доверие, любовь…
Как я это терплю? Проще сказать – никак. Поскольку терпеть – означает жить. А я уже давно не живу, а волоку свою жизнь как мешок с булыжниками – тяжелыми и не имеющими никакой ценности.
Но я не стала озвучивать это пустословие вслух. Ограничилась фразой.
– Я сама виновата в том, что так вышло…
– Подождите вы с виной. – Алексей отмахнулся от моих слов, как от мух. – Почему вы все время стремитесь оправдать его?
– Потому что терпеть не могу играть роль жертвы. Она слишком мерзенькая…
– Но вы же чувствуете себя жертвой? Разве нет?
– Нет, я так не считаю, – гордо заявила я.
– Постойте, я не спросил – что вы считаете. Считать и чувствовать – не одно и то же. Улавливаете разницу? Я готов утверждать, что вы чувствуете себя жертвой, хотя и считаете эту роль «мерзенькой».
Я притормозила свои возражения на полпути. Километры жалобных строчек, написанных мной за последние месяцы в тайном файле, не могли принадлежать никому, кроме жертвы.
– Как мерзко! – вырвалось у меня.
– Мерзко? Почему? – Алексей приподнял брови. – Ах да! Вы же занимались на тренингах личностного роста. Там же любимая фишка всех тренеров – внушить человеку отвращение роли жертвы.
– Взять ответственность за свою жизнь на себя, – пробубнила я.
– Взять ответственность – это означает для начала принять себя. А вы не принимаете себя в некоем качестве, которое по каким-то соображениям считаете неправильным. Кто вам это сказал? Тренер? Как же я терпеть не могу всех этих умников, которые рассуждают о том, что «жертвой быть нельзя», «жертвой быть
