призналась самой себе, что это не легче, чем дважды войти в одну и ту же реку.
– Так и есть. – Тим кивнул. – Отношения уже изменились необратимо, хотим мы это признавать или нет. Но все-таки ты для меня остаешься самым близким человеком из всех. Потерять тебя равносильно катастрофе.
– Теперь уже не потеряешь. – Я почувствовала, что снова могу улыбаться. – Самое сложное уже позади, правда?
– Конечно, – он сжал мои пальцы.
– Как считаешь, нам имеет смысл кого-то оповещать об этом? – я чувствовала себя младше и моложе, держа его за руку.
– Зачем?
– И верно – незачем. Те, кому надо, сами узнают.
Я еще чуть помолчала.
– Ты бы хотел пожить отдельно?
– Ну… может быть, потом… Пока, честно говоря, нет никаких мотивов. К тому же, если я сниму квартиру, мы будем еще реже видеться. А при нашем графике мне и так не хватает общения с тобой. – Тим нежно взял мою руку, поднес к лицу и прижался губами к моим пальцам.
– Мне тоже, – прошептала я.
– А еще я тебя хочу.
– Я тоже.
И разговор о разводе перетек в действие, абсолютно противоположное по сути.
Июньская встреча клуба
После возвращения из отпуска я практически сразу подверглась телефонной атаке со стороны Девушек-в-чулках, требующих собрания клуба или хотя бы просто посиделок за чаем.
Поэтому вечером ближайшей же пятницы мы снова собрались у Аси. На сей раз клуб обосновался не в уютной Асиной гостиной, где на пушистом ковре была распита и разлита ни одна бутылка шампанского, а на кухне. Здесь был теплый пол в золотисто-шоколадную клетку, апельсиновые шторы, множество плетеных корзиночек, деревянных туесков, керамических баночек – Ася просто обожала такие штуки. Оранжевые и красные герберы в глиняной крынке на столе добавляли ощущение тепла: словно из бесцветного московского дня ныряешь в одну из солнечных картин Ван Гога.
– Будем устраивать ритуальную ночную стряпню! – заявила Ася, встречая нас в клетчатом переднике и с кухонным полотенцем в руках.
– Булочки! – замурлыкала Инка. – Хочу печь булочки.
Я не заводила тесто с тех пор, как мама несколько лет назад предприняла последнюю попытку сделать из меня полноценную домохозяйку. Тогда она в очередной раз учила меня делать пироги, и, конечно, я ровным счетом ничего не запомнила из этого урока.
Ася пригласила нас на кухню и вручила каждой по переднику.
– Ну вот, приехали, – проворчала я. – Все начинается с кружевных чулок, а заканчивается по-любому кухонным передником.
– Балда ты, хотя и Ангел. – Ася шутливо треснула меня ложкой по лбу. – Ничего не понимаешь! Месить тесто – это женская привилегия, а не унижение. Лишь немногие из мужчин могут познать всю суть этого процесса. Потому что изначально выпечка хлеба – ритуал и фактически разновидность женской магии.
Она зажгла на кухне свечи, погасила свет, и в этом полумраке мы приступили к таинству хлебопечения.
Настоящее тесто, по мнению Аси, только дрожжевое. Душистое, кисловатое, живое, пухнущее, убегающее из всех имеющихся емкостей, наполняющее кухню запахом хлеба и предвкушения. От одного его запаха рот наполнялся слюной. Мы по очереди, как участницы тайного обряда, смешивала компоненты. Яйца разбивались с тем же тщанием, как волшебные орешки из старой чехословацкой сказки про Золушку. А потом мы чуть не подрались из-за венчика, оспаривая честь взбивать первую смесь на подошедшей опаре. Когда тесто вобрало в себя уже много муки и достаточно разбухло, пришел черед рук. И в тот момент, когда настала моя очередь и ладони увязли в теплой вязкой массе, пахнущей будущим хлебом, меня проняло.
Добрая фея Ася, наш земной гений, была тысячу раз права. Этот кисловатый дух, пропитавший кухню и наши волосы, причастил нас к волшебству, почти такому же древнему, как сама жизнь. Мы все окунулись в него с головой, забывшись и забыв все, что ждет нас за дверьми.
– Тесто невозможно месить в плохом настроении, – приговаривала Ася, пока ее руки смазывали маслом пухлый ком, притаившийся в миске. – Если хозяйка в дурном настроении поставит опару – тесто не поднимется. Так что просейте свои мысли вместе с мукой.
Это было сродни медитации: ловко и легко тесто затягивало нас в процесс без начала и конца – в каждой из нас просыпалась тысячелетняя женщина, пекущая хлеб. Вокруг проносятся исторические ураганы, уничтожающие цивилизации, с корнем выдирающие целые пласты культуры, а женщина все месит тесто для хлеба. И кажется, что она – единственная, что есть стабильного во временно?м потоке. Каждый раз, замешивая тесто, мы пробуждаем в себе эту древнюю дремлющую силу первозданной женщины, вынесшей на своих плечах не одно воинственное столетие и при этом сохранившей мягкость и нежность рук.
Это очень просто и в то же время чрезвычайно сложно: отбросить все аргументы о бессмысленности выпечки и рассуждения о том, что любые булки сегодня продают в магазине. Освободиться от тревоги, съедающей душу. Надеть фартук и просеять муку. Очень простой, но весьма действенный способ вернуться к душевному равновесию, напитать себя силой, источник которой древнее любой из психологических теорий. Руки ходят в вязкой массе, смешивая воедино миры, жизни, секунды, столетия… Почти как руки бога, творящего мир из несуществующей материи.
Тесто не терпит небрежности к мелочам. Как и жизнь.
Совместная стряпня объединяет и примиряет женщин лучше любых разговоров. Перепачканные мукой, словно пеплом от общего сгоревшего дома, вы без слов скажете друг другу все, что важно.
– Ты не можешь обойтись без создания красивой теории даже на пустом месте, – хмыкнула Инка, когда я поведала подругам свои мысли по поводу теста.
– Не на пустом, а на дрожжевом, – поправила ее Анечка.
– Все Ангелы слишком много думают, – заметила Ася. – Но иногда это бывает не зря.
Из теста мы налепили булок самых фантастических форм: Ася потребовала выбросить из головы все, что мы знали о лепке булок от мам, бабушек и преподавателей по трудам в школе, и выпустить на волю фантазию. Мы скручивали странные рогалики и загогулины, обильно посыпая их ванильным сахаром, корицей, кокосовой стружкой, маком и вообще всем подряд, что Ася извлекала из бесчисленных ящичков.
Когда булки ушли на противне в духовку, мы сняли фартуки, смели со стола муку и сели пить чай со сливовым вареньем и вдыхать сдобный запах.
Мне казалось, что с моего отъезда в Иркутск минуло два месяца, а не две недели: так часто бывает после удачного отпуска. Но на сей раз сказывалось и то, что мои девочки заметно изменились: в каждой из них проснулась та самая первозданная женщина – сильная и вольная, бегающая по лесам с той же легкостью, с которой мы балансируем на шпильках по московскому асфальту. И теперь они шли по жизни играючи, отметая сомнения, как хворостины, упавшие поперек тропинки.
– Ну, рассказывайте же! – Я не выдержала. – Вы обе так выглядите, словно каждый день занимаетесь сексом часов по шесть-семь и при этом успеваете высыпаться.
– Похоже, на этот раз вы довольны тем, как сработала Золотая тетрадь, – изящно заметила Ася.
– О да! Кто же еще нас научит жизни, как не наши собственные желания! Особенно когда они сбываются! – Инка скалила зубы и говорила с той же небрежностью, с которой когда-то моталась между Москвой, Одессой и Питером, зависая то у друзей, то просто у случайных знакомых.
Ветер в ее голове, похоже, набрал новую силу, но теперь он был попутным.
– Помните, я рассказывала в прошлый раз про Эдуарда? – тихо спросила она, поглаживая горячий бок кружки тонкими, почти детскими пальцами.
– Еще бы! – откликнулась Анечка.
