Он был сильнее меня, но в его стиле было слишком много мужского самолюбия – когда есть только цель повергнуть противника и насладиться его крахом. В самолюбивых руках шпага становится служанкой гордыни, и та требует от нее только победы. Яростный напор, сокрушительная сила, вложенная в каждый выпад… Я фехтовала иначе: шпага всегда была для меня чем-то вроде музыкального инструмента, которым я могла говорить откровеннее, чем считалось приличным в обществе. Я не знала, что такое любовь, и мне казалось, что она должна быть похожа на поединок клинков ранним летним утром, когда небо истекает рассветом, а солнце оставляет на металле золотые поцелуи. Мне представлялось, что любовь – это дружеский бой, где сила удара равноценна силе страсти, вложенной в этот удар, и где танцуешь на грани между болью и наслаждением. Я не знала, откуда взялись эти образы в моей голове. Пожалуй, сказалось то, что, кроме романов из библиотеки мужа и шпажных упражнений, мало что доставляло мне удовольствие в моей замужней юности.
Поединок был для меня игрой, от которой я получала удовольствие, невзирая на то, чья шпага в конце окажется на земле. И хотя сейчас был иной случай и проигрыш грозил мне не ударом по самолюбию, а куда более ощутимой болью, я продолжала играть. Я фехтовала, неся свое придуманное сердце на кончике клинка. И чувствовала, как мое настоящее сердце призывно бьется в груди, словно часы, отмеряя мгновения боя.
Вирга рисковала. Но я – не она, и мое фехтовальное искусство еще не вышло за пределы ученичества. Мне необходима защита – мой шлем. И тогда я надела маску с тем чувством, с каким, должно быть, рыцари опускают забрало, готовясь вступить в битву.
Будем честны: я не знакома ни с одним рыцарем и не могла проверить правильность своих предположений. Однако в тот вечер мое ощущение маски изменилось кардинально: надев ее, я почувствовала себя сильнее, словно эта защита разом повысила мой бойцовский рейтинг. Теперь сетка уже не мешала, а помогала мне. Я стояла в шлеме, готовая отразить любой выпад противника, хотя еще и не знала ни одного приема защиты.
На следующей тренировке все было иначе, чем несколько дней назад, когда я чувствовала себя неуклюжим болванчиком и даже не могла угадать расстояние до противника.
Я по-прежнему не каждый раз возвращала руку в нужное положение, периодически неправильно ставила ногу в выпаде, и некоторые из моих уколов оставляли желать лучшего. Но сетка на моем шлеме (про себя я именовала маску только так) больше не мешала мне следить за передвижениями Таси и держать нужную дистанцию. Я больше не чувствовала ни неловкости, ни скованности, мое тело двигалось легко, и в крови бурлили флюиды того самого азарта. Я радовалась как первоклассник, заработавший первую пятерку. Выпад – укол, выпад – укол, шаг назад…
– Передохни. – Тася устала и сняла маску, а я едва сдержала разочарованный возглас.
Мне все еще не надоело топтаться в этой нехитрой комбинации – шаг-выпад-укол-шаг-закрыться. Хотелось снова и снова шлифовать этот скупой набор движений – как первые па, из которых потом вырастет большая и сложная хореография танца.
– А у тебя хорошо получается. – Тася одобрительно кивнула. – Быстро схватываешь.
Под конец тренировки, когда я – уже усталая и довольная, как тысяча слонов, – собирала свои вещи, ко мне подошел Александр Борисович.
– Молодец, Аля, молодец!
– Стараюсь. – я скромно потупилась. Мне казалось, что похвала не совсем заслужена, учитывая мой давешний провал.
Между тем это было только начало. Дальше Александр Борисович, поддерживая свои слова частыми кивками, продолжил:
– Ты очень гибкая…
Это я-то? Да я даже после пяти лет хореографии не доставала пятками до затылка.
– Вдобавок – сильная…
Ну да, как же, я больше десяти раз отжаться не могу.
– У тебя отличная реакция…
Ага, именно поэтому все мое семейство протестует, чтобы я садилась за руль!
– И я считаю, что с твоими данными ты еще вполне можешь стать мастером спорта.
Я ухнула в то состояние, которое по ощущениям лучше всего характеризуется словами «выпасть в осадок». А что еще может сделать девочка, по состоянию здоровья никогда не ходившая на уроки физкультуры?! Я словно рассыпалась на множество мелких деталек, а они потом вдруг начали сползаться и складываться в несколько иную фигуру, чем раньше.
Потому что эта фигура подумала: «Мастер спорта? Хм. А почему бы и нет?»
Прежнему Ангелу столь дерзкая мысль даже не пришла бы в голову.
– Ох ты, черт! – сказала Принцесса, когда зеркало упало со стены и разбилось вдребезги. – Теперь я не смогу попасть в Зазеркалье.
– Вот так всегда, – проворчал с досадой Серый Бодхисатва. – Стоит исчезнуть двери, и ты решаешь, что вход закрыт.
Знакомство с одиночеством
Лето мчалось со стремительностью влюбленного, опаздывающего на свидание. Дни мелькали перед моими глазами как вагоны уходящего поезда, а я все стояла на перроне, ожидая своей электрички.
Мое ощущение времени посыпалось вместе с графиком. Дни бежали быстро, но каждый из них был наполнен такой сменой ощущений, что вмещал целую жизнь. События, произошедшие буквально на днях, казались мне чрезвычайно далекими. А иногда наоборот – то, что минуло недели две назад, представлялось вчерашним.
Мое настроение скакало как упругий мячик. Приступы хмельной радости и упоения свободой сменялись давящей тоской и апатией, из которой меня выводили разве что тренировки. Фехтование было панацеей: в каком бы настроении я ни приходила на тренировку, выходила оттуда, чувствуя себя очищенной от лишних мыслей и чувств. К несчастью, тоска меня посещала чаще, чем я посещала РГУФК.
Связь с Тимом рвалась медленно и трудно: я в полной мере почувствовала, что такое – резать по- живому.
Ситуация осложнялась тем, что поиски квартиры затягивались, и мы с Тимом, несмотря на официально продекларированный развод, все еще жили вместе. Отношения были прекрасными, если не считать страха одиночества, зудящего внутри меня.
С того времени, как я решила развестись, страх не притупился, хотя и стал более будничным, как тот подспудный ужас, который у некоторых хозяек пробуждают тараканы. Он может таиться в них всю жизнь, но отнюдь не мешает каждый день заходить на кухню и варить обед. Однако я не хотела тащить свой кошмар на себе до гробовой доски.
Я решила подготовиться к одиночеству и встретить его во всеоружии.
Для начала спросила у Аси – нельзя ли воспользоваться Золотой тетрадью и пожелать «не бояться одиночества»? Но Ася лишь сочувственно покачала головой – я поняла это, хотя мы говорили по телефону.
– Нет, дорогая, ты же знаешь, желания с частицой «не» загадывать нельзя. Тетрадь их не понимает.
– М-м… а если я пожелаю «возлюбить одиночество»?
– Как ближнего своего? – Асин смешок меня обескуражил. – Но ты же и так любишь одиночество. Или ты хочешь воспылать к нему такой страстью, чтобы вовсе не выносить человеческое общество?
Асины слова, несмотря на насмешку, отрезвили меня. Я действительно любила одиночество. Просто теперь мне грозила взаимность. Впервые в жизни.
Отложив телефон, я села за компьютер и написала список тех вещей, которые смогу делать, живя одна. По мере его написания градус моего настроения неуклонно полз вверх.
Я смогу:
• ложиться тогда, когда хочу, не выслушивая упреков;
• спать на кровати по диагонали;
