пространства, и тогда глаза его светились как у леопарда, вышедшего на охоту.
Я смотрела на него с тайным придыханием, не допуская и мысли о том, чтобы подойти и заговорить с ним на равных. Иногда мне выпадало счастье танцевать с ним, и эти моменты моя память потом засушивала и вывешивала на стену над моей кроватью как почетные грамоты.
В каком-то смысле я ему поклонялась как богу танца.
И вот теперь я снова стояла в зале, где Дамир вел урок. Странное ощущение… Словно я вернулась в первый класс: та же доска, по которой я скрипела мелом, те же парты и даже знакомые лица. Но только я сама выросла и уже не могу вместиться за парту. А учитель постарел и утратил ореол всемогущества.
Дамир по-прежнему был отличным танцором и учителем, но теперь я смотрела на него взглядом другого учителя и видела, какие промахи он допускает, ведя занятие.
Казалось, все было так просто и очевидно: он не слишком внятно объяснял задание, и некоторые участники-новички путались, не понимая, что нужно делать. Дамир любил употреблять словечки из танцевально-психологического сленга: «заземлитесь», «найдите центр», «осознайте», «пропустите энергию сквозь себя», «отпустите себя». Он рассказывал, что контакт – это взаимодействие энергий двух людей и что дыхание бывает двух видов – физическое и интеллектуальное.
Но я видела, что эти выражения, ясные одним, других лишь сбивают с толку. Новички растерянно моргали, пытаясь осознать – есть ли еще такие неудачники, или остальные понимают этот эзопов язык. Я стала тихо подплывать к отдельным бедолагам и объяснять им, где искать центр и как это делать, какие ощущения должны быть в теле, в животе, в ногах и руках. Это были индикаторы, доступные каждому, и люди расслаблялись.
Я наблюдала за Дамиром и заметила, что он очень плохо отслеживает состояние группы. Он слишком увлекался процессом: закручивался в вихре танцевальных эмоций, рисовал своим телом в пространстве причудливые изгибы. Лишь иногда его взгляд рассеянно скользил по участникам группы, но и тогда замечал очень мало.
Я просто кипела от ярости. Он пришел сюда не танцевать, а вести занятие, учить людей. В конце я не выдержала и подошла к нему, чтобы высказать все, что думаю о его стиле. К моему удивлению, он выслушал меня очень внимательно, впитывая каждое слово, и, когда я замолчала, сказал расстроенно:
– Да, мне говорили про эту ошибку. Но я не думал, что она так бросается в глаза.
– Еще как! – заверила я его. – Кроме того, твое наплевательское отношение к группе видно и по твоей речи. Ты говоришь на своем языке, даже не пытаясь перевести его на язык участников.
Я не особо стеснялась в выражениях, высказывая ему свою критику. Но Дамир не обижался: он жадно слушал, покачивая головой как мальчик-колокольчик. Я видела, что он не притворяется, и ему действительно важно услышать чужое мнение. Должно быть, Анжела ни разу не удостоила его критики, будучи по природе великой пофигисткой. А участникам группы не приходило в голову, что учителю можно делать замечания.
Видя его искреннее сожаление и интерес, я несколько остыла.
– Если хочешь, помогу тебе составлять тексты для уроков. Я сама вела группы и много раз тестировала свои объяснения.
Дамир оживился, его глаза снова заблестели.
– Да, это было бы здорово! Ты не представляешь, как с этим мучаюсь. Как можно объяснить то, что нужно почувствовать?
– Объяснить можно все, – авторитетно заверила я.
Мы пошли в ближайшую кофейню пить чай и следующий час проговорили о тренингах, о ведении, о группах и о поисках общего языка. Я рассказывала о том, какая чепуха все его разговоры об интеллектуальной стороне танца. Люди приходят на танцевальные уроки не за просветлением, а за тем, чтобы мы научили их танцевать. Просветление им, конечно, тоже достанется, но не стоит говорить об этом с порога.
Что такое контакт?
Это соприкосновение двух рук, двух пальцев, двух взглядов.
Что такое танец?
Это игра рук, пальцев, взглядов.
Танец – это разговор… и не обязательно с партнером. Когда мы танцуем в одиночку – мы разговариваем со Вселенной, с Богом, танцующим на облаках.
Будда танцевал так, что от его прыжков по земле разбегались радостные трещины. Мир трещал по швам от танца весны.
Танец – это колдовство, даже если мы танцуем совершенно невинные вещи.
Боги, пользуясь тишиной вместо пола, танцевали на ней свои танцы весны.
Вместо лотоса в кувшине распустилась кувшинка: символы были такими же переменчивыми, как время. Только танец оставался неизменным.
Наконец часы напомнили, что надо идти: жена Дамира ждала его для купания ребенка, а меня ждало мое одиночество.
И тогда, поднявшись и помогая мне облачиться в пальто, он сказал:
– А ты не хотела бы вести занятия вместе со мной? Мне кажется, из этого может получиться очень хороший симбиоз: мы могли бы дополнять друг друга.
Святые херувимы! Услышь я это пять лет назад… впрочем, зачем нырять так далеко в прошлое – всего пять месяцев назад! – я бы вознесла к небесам благодарственный вопль, как старая дева из дальнего села, к которой, наконец, приехали сваты. Но не в этот вечер, когда Дамир смотрел на меня глазами прирученного мужчины и ловил каждое слово. В моем ежедневнике не было свободных вечеров: после работы я либо бежала на капоэйру, либо вела занятие сама в своей зеленой комнате. И мне подумалось, что я устала прятаться в чужой тени и подавать оттуда свой слабый голосишко, не различимый уже на расстоянии шага. Учитель не должен находиться в тени чужого таланта, иначе он скверный учитель. Но мне не хотелось обижать Дамира отказом, и поэтому я сказала, что подумаю.
В тот день мы говорили о силе. Это слово проклюнулось сквозь ткань всех наших предыдущих разговоров и наконец дало росток.
Мы долго не упоминали его, избегали, как клейма, обозначающего наш неприличный статус.
Мы притворялись слабыми гораздо чаще, чем позволяли себе ими быть.
Ангелы хлопали крыльями, аплодируя нашему старательному лицедейству на этой стезе.
Пожалуй, никто с большим усердием не зарывает свои природные таланты, чем девушки-в-чулках, усомнившиеся в своих силах.
Сила – природный дар, отказываться от которого не менее нелепо, чем пытаться петь фальцетом, обладая отличным басом. Но – беда любой из нас в том, что мы ищем общеизвестных рецептов для приготовления счастья: копим пробирки с истинами, заготавливаем приворотные травы, паутину слов, уголь надежды. Мы делаем адскую смесь из самых разных вероучений, религий и философий, надеясь, что эта комбинация станет тем самым живительным эликсиром, который побежит по нашим жилам, разнося флюиды эйфории. Мы уповаем, что опробованные схемы поведения спасут нас от разочарований, забывая при этом, что рецепты счастья встречаются куда реже, чем четырехлистный клевер.
Вот, думает очередная девушка-в-чулках, мне нужно научиться быть слабой, и тогда, как только я беспомощно взмахну руками, тут же примчится могучий кавалер-мачо с шашкой наголо и вручит мне счастье как свадебный букет – прямо в руки, с доставкой на дом. Стоит мне научиться опираться на мужчину – и тут же появится мужчина, желающий, чтобы на него оперлись.
Только вот загвоздка, маленький нюанс, излишняя перчинка в супе – никто толком не знает, что это такое – быть слабой и быть сильной?
…Мы слишком много думали над этими словами – «сила» и «слабость» – и слишком мало учились доверять себе…
Мы слишком часто не отличали силу от слабости.
Инку особенно беспокоили эти вопросы. Несколько месяцев – не будем говорить про годы – она пыталась разгадать, чем же сильный человек отличается от слабого. С придирчивостью ботаника она подбирала признаки, по каким поступкам и стратегиям человека можно считать сильным. Может ли сильный человек, когда ему порвали чулки в транспорте, выйти из себя? Или один из признаков силы –
