свечение фотофоров даже у мертвых животных. Извлеченное из светящихся органов и высушенное фотогенное вещество начинает светиться в пробирке, если его слегка смочить водой. Высушенные рачки остракоды, например, более тридцати лет сохраняют способность светиться.
В минувшей войне сушеные рачки заменяли японским офицерам потайные фонарики: взяв на ладонь щепотку остракод и слегка смочив их, можно было прочесть донесение или рассмотреть карту.
Опознавательные огни и сигнализация, защита — «огневая завеса» (как у гетеротевтиса и глубоководных креветок!), и, наоборот, привлечение добычи, и, конечно, освещение (хотя бы небольшого пространства перед глазами) — разные назначения у биолюминесценции, одного из самых удивительных и красивых явлений природы.
Что они едят!
Огни, зажженные жизнью, — самая поразительная, пожалуй, черта глубоководного «пейзажа». У жителей глубин много, конечно, и других особенностей. Например, окраска. У многих она здесь черная или красная, немало и бесцветных созданий. Черная — понятно почему: маскировка. Черное на черном увидеть трудно. Впрочем, и любой другой тон либо просто бесцветность в полном мраке одинаково невидимы. Но вот почему на глубинах немало красных животных, не совсем ясно. Возможно, как полагают некоторые ученые, «при свете, который излучают светящиеся рыбы, эта окраска менее заметна».
Огромные глаза — еще одна характерная черта, по которой узнаются многие обитатели глубин. У некоторых диаметр глаз лишь вдесятеро меньше длины тела: рекорд, к которому среди жителей поверхностных вод приблизились немногие каракатицы, а среди жителей суши — филиппинские и индонезийские полуобезьянки долгопяты.
У глубоководных кальмаров и рыб бывают и телескопические глаза (с большим фокусным расстоянием и большой светосилой). Есть и стебельчатые глаза, вынесенные далеко в стороны на тонких ножках, словно дальномеры. Но немало здесь животных с глазами недоразвитыми или вообще безглазых. В первом случае эволюция, очевидно, шла по пути максимального усовершенствования оптической «аппаратуры», способной улавливать хотя бы крохи света. Во втором — начисто отказалась от всяких подобных усилий, компенсировав потерявшим зрение существам их утрату другими органами чувств. Например, осязанием. У многих рыб из головы, живота или из плавников растут длинные осязательные «бичи», «щетки» и даже целые «кусты», как у глубоководного морского черта, известного в науке под латинским названием линофрине арборифера. Более ветвистый и причудливый, чем оленьи рога, «куст» у него на «подбородке» и некое трехрогое сооружение на носу — вид у этого крохотного дракона глубин (несколько сантиметров длиной!) совершенно фантастический!
Другая глубинная рыба, бентозаурус, на трех длиннейших «ходулях» — гипертрофированных лучах двух грудных и хвостового плавников — способна даже стоять, как на треножнике, опираясь ими об илистое дно. У живущих с ней по соседству креветок тоже чрезвычайно длинные ноги, которые ощупывают большое пространство вокруг и в то же время увеличивают поверхность тела, а следовательно, и его плавучесть. Некоторые глубоководные крабы последнюю пару задних ног, густо поросших длинными осязательными волосками, постоянно держат над собой, страхуясь тем самым от внезапного нападения сверху.
Воды глубин безмятежно покойны — очевидно, поэтому многие здешние обитатели некрепкого, так сказать, сложения — с нежным мягким телом и тонким скелетом (у кого он есть), на котором ясно обозначились последствия хронического рахита. Ведь там, где они живут, вечный мрак, а это значит, что антирахитный витамин D в теле животных здесь не образуется: для этого необходим свет.
На привычный наш взгляд, многие глубоководные рыбы видом страшные — зубастые чудовища. Глядя на рисунки, их изображающие, невольно содрогнешься. Ведь масштаб, степень уменьшения или увеличения, не обозначен. И потому многим неведомо, что чудища, порожденные недрами моря, очень миниатюрны. В общем, карлики — кто ростом с мизинец, кто с ладонь, и совсем мало таких (во всяком случае, известных науке), которые длиной были бы около или немногим больше метра.
Но вот пасти у всех огромные: разумеется, относительно, соразмерно с телом. О некоторых рыбах без преувеличения можно сказать: она целиком — «живая пасть». У иных стенки глотки, желудка и брюха эластичны, как резина, и обладатель такого чрева способен проглотить добычу, втрое превосходящую его собственный рост.
Бесценная для жителя глубин способность! Местными пищевыми ресурсами его мрачная родина не богата. Растений — основной кормовой базы всего живого на земле — здесь нет.
Даже там, где у поверхности моря в каждом литре воды насчитать можно больше десяти тысяч микроскопических созданий, в основном одноклеточных, уже на ста метрах глубины их втрое-вчетверо меньше. На семистах метрах — меньше в сто раз, на двух тысячах — в двести раз, а на пяти километрах — почти в тысячу раз меньше: 10–15 микросозданий. Лучшие из глубоководных фильтровальщиков — погонофоры — сколько кубометров воды должны пропустить через сито щупалец, чтобы насытить свое «бесчувственное» тельце?
Удивительные существа погонофоры.
Еще в 1914 году поймали у берегов Индонезии первую погонофору. Вторую добыли в Охотском море много позднее. Но ученые долго не могли найти этим странным созданиям подходящее место в научной классификации животного царства.
Лишь когда исследователи на «Витязе» собрали обширные коллекции погонофор и привезли их в Ленинград, в зоологический институт, и здесь их изучил Артемий Васильевич Иванов, выяснилось, что погонофоры никому не родственники, не принадлежат ни к одному зоологическому типу. Специально и только для них пришлось учредить новый особый тип. Так оригинально они устроены.
Внешне погонофоры похожи, правда, на червей. Но только внешне. Они длинные, и нет у них никаких конечностей, лишь густая борода щупалец спереди — там, где полагается быть голове. Погонофоры никогда не вылезают из своих домиков — хитиновых трубок.
Трубки погонофор задними концами погружены в ил, а передние торчат прямо вверх. Из трубки, как чуб из-под папахи, буйно вьются длинные щупальца. Щупалец иногда двести, а то и двести пятьдесят.
Щупальца плотно смыкаются, иногда даже срастаются в один венчик, глубокую чашу, в которой «варится» пища. Внутри чаши, на щупальцах, густая поросль крохотных ресничек колышется, точно трава на лугу. Волны бегут сверху вниз и гонят воду в отверстие чаши.
Втекает она сверху, а вытекает снизу — между основаниями сложенных венчиком щупалец. Разная морская мелочь, парящая в воде, попадая в джунгли ворсинок, покрывающих щупальца, застревает в них. С другого конца, из тела погонофоры, в чашу все время поступает жидкость особого рода — пищеварительные соки, и отфильтрованная добыча здесь же, на сите, переваривается. Кровь, всосав ее, растекается по кровеносным сосудам и разносит из щупалец по всем тканям свой питательный груз.
Кровь у погонофор, как и у нас, красная. Есть у них и сердце, и простейший мозг, но нет никаких органов чувств.
Животные, как видите, очень занятные.
Погонофоры невелики ростом: 4 сантиметра — длина самых маленьких из них, 36 сантиметров — самых больших. Трубки в несколько раз крупнее своих обитателей, так что они живут не в тесноте. Но в темноте! На глубинах от 2 до 10 тысяч метров. Лишь немногие попадаются на мелководье у берегов.
Но мы отвлеклись. Рассказ о погонофорах, вполне, впрочем, уместный здесь, заставил нас несколько подождать с вопросом, который естественно возникает: «Чем кормятся жители самого нижнего „этажа“ нашей планеты?»
Многие морские звезды, голотурии, черви и раки едят ил. В нем немало органики, то есть веществ, которые могут напитать голодные желудки.
Другие жители царства вечной ночи кормятся «дождем трупов»: мертвыми животными, которые падают сверху. Часами сидит, например, рыба цепола на загнутом кончике своего хвоста и, подняв кверху
