загадочное «па» в любовных танцах многих рыб.
Потом самка нерестится под воздушным плотом. Икринки всплывают кверху и пристают к плавающей пене. Если течение относит в сторону некоторые бусинки, самец ловит их ртом и водворяет на место.
Затем начинаются тревожные дни. Бдительный отец ни на минуту не покидает свой пост. Гонит прочь мелких врагов, отвлекает крупных. Перемешивает икринки, чтобы они развивались лучше. А когда мальки выведутся, хлопот прибавляется вдвое. Икра неподвижно висела под пенистым потолком, а юркие макроподики норовят теперь ускользнуть из гнезда. За ними нужен глаз да глаз. Самцу часто приходится пускаться вдогонку за беглецами, глотать, тащить под плот и там выплевывать. Хлопотливое дело, и благодарности никакой. Дня через четыре мальки расплывутся кто куда, и он никогда их больше не увидит.
Некоторые лягушки тоже могли бы принять участие в нашем импровизированном соревновании отцов-воспитателей. Ринодерма, например. Ее уникальные методы выращивания детей изучал сам великий Дарвин, когда путешествовал по Чили. Инкубатор для яиц у ринодермы довольно странный — горловой мешок (изо рта, сбоку под языком, в него ведут два отверстия).
В обычное время это резонатор — усиливает кваканье, чтобы все самки в округе его слышали. А когда приходит время позаботиться о потомстве, самец наполняет этот «барабан» яйцами.
Дело происходит так. Самка отложит на мох двадцать — тридцать икринок, а самцы сидят вокруг и ждут. День сидят, два сидят кружком вокруг икринок. Неделю сидят. На десятый — двенадцатый день в икринках шевелятся зародыши. Тогда папаши бросаются на них, глотают, спешат, кто больше успеет. Кому пять досталось, а кому и двадцать пять.
Не зря, значит, ждали. Но ринодермы, глотая икру, не едят ее, конечно: не в желудок она попадает, а в этот самый знаменитый горловой мешок.
В нем икра и развивается дальше. Вскоре из лопнувших икринок выходят головастики. Они хотят есть. Как их накормить, не выпуская из люльки-«барабана»?
Природа и тут нашла выход. Головастики прирастают хвостиками и лапками, а потом и всей спиной к внутренним стенкам резонатора. Так из отцовской крови и получают витаминизированную пищу. Быстро растут. Тесно им становится в люльке, и горловой мешок, по мере того как его обитатели подрастают, расширяется во все стороны: под кожу брюха и даже под кожу спины.
Когда головастики превратятся в лягушат, то «отдирают» свою плоть от папиной (процесс этот безболезненный) и через его рот вылезают по одному на волю. Сам папа — с наперсток, можно представить себе, сколь малы его детишки!
Жаба-повитуха живет в Западной Европе. Американские торговые фирмы переняли у нее лучший в мире, как они говорят, способ упаковки яиц.
В марте, как только солнце растопит снега, самка-повитуха откладывает икру, а самец тут же наматывает ее себе на бедра (икра «упакована» в длинные слизистые шнуры). Подхватывает шнур двумя средними пальцами левой задней ноги и накидывает его петлей на свое правое бедро. Потом наматывает правой ногой на левое бедро. Вскидывает ношу повыше на спину и скачет туда, где посырее. Прячется под корнями и в норах в земле. Если вздумаете отнять у него яйца, он начнет кричать жалобно и будет кусаться, обороняться. Без борьбы не отдаст яиц.
Когда из икры вот-вот должны выйти головастики, повитуха-самец ныряет в воду. Головастики «брыкаются» хвостиками — разрывают оболочки икринок и выплывают на простор. А их нянька, содрав о водоросли оставшуюся от яиц шелуху, снова вылезает на берег.
Амазонки пернатого царства
В тундру, раскинувшую свои заболоченные равнины по северным окраинам Старого и Нового Света, прилетают весной стайки маленьких куличков. Тихие заводи, моховые болота, просто лужи, укрытые зарослями осоки и хвоща, — это дорогой их сердцу мир, их родина, к которой стремились они и днем и ночью, покинув синие моря благодатного юга. С севера изгнала их лютая зима. Но теперь снова светит над тундрой солнце, снова жизнь вернулась в эти края.
Кулички — у нас называют их плавунчиками, плавунцами — с раннего утра уже на воде. Ловят разных водяных личинок и жуков. Большую дань собирают и с комаров, поедают их куколок. Те висят ведь у самой поверхности воды. Кулички точно живую пенку снимают с воды, тонкими клювами выуживая комариное потомство.
Плавают плавунчики быстро, все время вертятся туда-сюда. Иногда забавно подкрадываются к взрослым комарам, которые бесчисленными роями кружатся над болотом. Подплывают медленно, низко вытянув шею над водой, вдруг бросаются вперед и хватают комара.
Ранним утром, когда вода еще очень холодная и все водяные насекомые, окоченев, лежат без движения на дне, плавунчики баламутят воду. Плавают кругами и болтают ногами: ил вместе с насекомыми всплывает кверху, а хитроумные птички ловят в водоворотах добычу.
Но ведь не только затем, чтобы комаров есть, они сюда прилетели! Пора о детях подумать. О гнездах и обо всем, что с этим связано. И вот то один, то другой плавунчик со странным храпом взлетает в воздух, летит низко над водой, шумно хлопая крыльями и скандируя «уить-уить-уить».
Затем опускается на воду и кричит «уэду-уэду», плывет с вытянутой шеей, как гусь, словно кому-то грозит, и оглядывается по сторонам: какое произвел впечатление? Минут через пять снова взлетает с криком и снова садится на воду. И так часами.
Плавунчики токуют. Криком и церемонным полетом стараются привлечь внимание самцов.
Да, самцов — не самок. У этих странных птиц самцы и самки поменялись ролями. Самки у них эмансипированные: токуют, свистят, ухаживают за кавалерами, сами выбирают места для гнезд и защищают их от соперниц. А самцы заняты женскими делами: насиживают отложенные самками яйца (ведь и гордые амазонки рожали детей, как простые женщины) и выводят птенцов. В полном соответствии с таким необычным разделением труда подобран и наряд у плавунчиков. Куличихи окрашены ярко: здесь они петухи! Спинки аспидно-серые с двумя охристыми продольными полосами, горло ржаво-красное с большим белым пятном у подбородка и брюхо белое (имеется в виду круглоносый плавунчик, другие виды окрашены иначе). А самцы серенькие, невзрачные. Им, беднягам, птенцов насиживать, потому и нельзя яркими красками блистать: это привлечет врагов.
Самцы у плавунчиков мирные, тихие, а самки очень воинственные, наскакивают на соперниц и гонят их подальше от своей лужи. Но если увидит самка самца — они приходят к крикливым амазонкам, — сейчас же летит к нему и с нежным посвистом опускается рядом. Вытягивает по-гусиному шею, словно хочет прогнать. Но не делает этого никогда: подойдет к нему и бежит или плывет обратно с высоко поднятой головой. Потом опять с игривой угрозой приближается к своему несмелому кавалеру и убегает с гордой осанкой. И так, пока он не расчувствуется.
Тогда они уже плавают вместе, в одной луже ловят комаров, и самка перестает токовать. Но и тут всякая инициатива принадлежит ей. Вдруг бросает она охоту и куда-то улетает. Недалеко, впрочем. Вскоре садится в траву и скребет здесь землю ногами. Самец присоединяется к ней и тоже скребет. Потом она, а за ней и он летят на другое место и там скребут. Топчутся на месте, приминая мох и траву. Репетируют гнездостроительство. Некоторые из этих «потешных» гнезд птицы посещают по нескольку раз на день, про другие совсем забывают.
И вот наступает самый ответственный момент: передача самкой своих материнских обязанностей самцу. Однажды утром она поднимается вдруг в воздух с хорошо знакомым нам токовым криком, который мы не слышали, однако, с тех пор, как она нашла самца. Летит над болотом и приземляется у одного из «тренировочных» гнезд. Сейчас же рядом с ней опускается и самец. Она кричит опять и летит к другому гнезду. Он за ней. Они облетают подряд несколько таких мест, где в дни своего первого знакомства скребли землю: самка хорошо помнит их все. Наконец в одной из ямок, которая ей, видно, больше по душе, откладывает первое яйцо. Желтоватое, с бурыми пятнами.
Вскоре в примитивном гнездышке уже четыре яичка. Больше не будет: теперь самка считает себя полностью свободной от всех родительских обязанностей, наложенных на нее природой. Самки-плавунчики
