выражению глаз Панферова, он понял все правильно. Не дурак, и на том спасибо!
Анна развернулась и зашагала прочь в направлении Рождественского бульвара, хотя по уму надо было идти в обратную сторону, к Чистым прудам, так куда ближе до метро.
Отойдя немного, вспомнила про должок. Остановилась, полезла в сумку за кошельком, достала из него тысячу рублей, убрала кошелек и пошла обратно, на ходу скомкав купюру в тугой шарик.
Панферов как раз зашевелился и начал вставать, но, увидев, что Анна возвращается, опустился обратно на скамейку. Стоит он или сидит, Анне было без разницы.
— Получи должок, Мишаня!
«Мишаня» был мелкой женской местью за «Анюту». Ну и пусть мелкая, не все же по-крупному мстить.
Тысячерублевый шарик угодил Панферову прямо в переносицу, отскочил, откатился и замер в метре от его ног.
— Мишка, Мишка, где твоя улыбка? — спросила Анна и, не дожидаясь ответа, ушла.
Теперь — в правильную сторону, к Чистым прудам. Настроение было какое-то мутное — смесь гнева, довольства собой, сожаления по поводу потраченного впустую времени, иронии (обновила бельишко, ничего не скажешь), удивления (ну надо же, а?), беспокойства (обложили бедного шефа со всех сторон) и разочарования. Не самое лучшее, короче говоря, настроение, но с проблесками позитива.
Разочарование — это, конечно, хуже всего. Невосполнимая утрата. Иногда легче похоронить и помнить, чем разочароваться и пытаться забыть. Как писал граф Толстой, который Алексей Николаевич: «Что может быть грустнее, когда увидишь вдруг, что рыцарский конь — деревянная лошадка?»[31]
Лишь падая, ты независим…
В Трудовом кодексе существует целая глава, посвященная режиму рабочего времени. Номер шестнадцать, если кому-то захочется проверить. А другая глава, номер восемнадцать, посвящена перерывам в работе и выходным дням. Некоторые люди не без оснований считают эти главы самыми важными. Трудовой кодекс устанавливает для медицинских работников сокращенную продолжительность рабочего времени, не более тридцати девяти часов в неделю. А еще есть постановление правительства, в котором говорится, сколько часов в неделю положено трудиться представителям отдельных специальностей.
Меньше всего, двадцать четыре часа в неделю, работают те, кто входит в непосредственный контакт с гамма-излучением, например — рентгенологи. Сотрудники противотуберкулезных учреждений и патологоанатомы с судмедэкспертами работают немного больше — тридцать часов в неделю. Недельная «выработка» стоматологов на три часа больше. Куча народа, начиная с инфекционистов и заканчивая психиатрами должна отрабатывать тридцать шесть часов в неделю. Самые «невезучие» медицинские работники, отрабатывают «по кодексу» те самые тридцать девять часов в неделю, о которых говорилось выше.
Вопрос рабочего времени — один из самых болезненных для любой администрации. Когда-то в двадцать пятой больнице два «обязательных» врачебных дежурства не оплачивались и совершались как бы за счет рабочего времени, в результате чего рабочее время сокращалось примерно на час в день. В три часа палатные врачи с чистой совестью валили домой. Затем дежурства сделали платными («обязательными» они так и остались — двое суток в месяц вынь, да положь на алтарь родного учреждения, а сверх того уже по желанию) и рабочий день увеличился на час с лишним. В девять начало, в шестнадцать двадцать — конец. Тех, кто по старой памяти пробовал уходить домой в три часа или около того (к хорошему быстро привыкаешь) больничная администрация отлавливала на выходе с территории, высматривала из окон своих кабинетов и показательно возвращала обратно. Работай, раб, солнце еще высоко!
Это изменение касалось не всех сотрудников двадцать пятой клинической больницы, а только врачей отделений. У медсестер свой график, у врачей-дежурантов тоже свой, а заведующие отделениями и кафедральные сотрудники обычно не дежурят. Следующее же коснулось всей больницы. Очередная строгая и взыскательная комиссия указала главному врачу на то, что он ежедневно и систематически (именно так было сказано в акте) нарушает права своих сотрудников, не предоставляя им положенного обеденного перерыва.
С обеденным перерывом в больницах сложно. Это на заводе легко, прозвучал гудок — все рванули в столовую, прозвучал другой — вернулись к станкам. В больнице кто-то на операции, кто-то реанимирует, кто-то на обходе задержался, к кому-то нового больного привезли… Медики давным-давно привыкли есть в свободную минутку, на ходу, на бегу, на лету, а то и вообще не есть. Говорят же французы, что могилу каждый роет себе своими зубами.
А тут, значит, перерыв. Сорок пять минут. Регламент. Закон. Трудовой кодекс. Каждому в график, каждому в зубы. А если в график вставить сорокапятиминутный перерыв, в рабочее время не входящий, то уходить с работы придется на сорок пять минут позже.
— В гробу я видела этот обед! — свирепствовала в ординаторской кардиолог Хотькова. — Я, может, вообще не обедаю!..
Это была чистая правда, потому что она и впрямь никогда не обедала на работе. Только пила чай «с чем-нибудь» три раза в день — после утренней конференции, после обхода и незадолго до ухода домой.
— …Может, я из-за этого обеда на вторую работу опаздывать стану!
— Вы работаете на двух работах, Натэлла Петровна? — удивился заведующий отделением.
Хотькова была скрытной и о себе рассказывала скупо. Зато подноготную своих пациентов обсуждала подолгу и со смаком.
— Да, Алексей Иванович, на двух! — гордо ответила Хотькова. — С одной работы в наше время не прожить!
— И где же? — не отставал заведующий.
— Консультирую в частной клинике, — с достоинством ответила Хотькова и уточнила. — В крупной частной клинике.
Заведующий отделением, как ни старался, но так и не смог представить, что за консультацию Хотьковой кто-то может платить деньги.
Недовольны были все. Половина недовольных высказывала свое недовольство громко, никого не стесняясь (а лучше всего так, чтобы главный врач слышал), другая половина благоразумно помалкивала или шипела по углам — в сестринских комнатах, в ординаторских, по раздевалкам. А вот третье терапевтическое отделение отличилось, подложило родной администрации свинью, да какую!
Началось с того, что заведующая третьей терапией Карамова приболела. Ничего страшного — банальный радикулит, но с ним на работу не походишь. Исполнять обязанности заведующей, как обычно, стала доктор Дымкова, в сложной натуре которой преобладали склочность и потребность в постоянном качании прав. Кроме нее, передать полномочия было некому — один склонен к запоям, другая работает второй год после интернатуры, а третья — пенсионерка, опытная, непьющая, но не желающая даже слышать о временном заведовании.
Дымковой, несмотря на то, что на других работах она не работала, на электричках с пересадками, подстраиваясь под их сочетание, не ездила (жила рядом с больницей и ходила на работу пешком) и вообще часто засиживалась на работе сверх положенного, потому что дома ее никто не ждал, этот обеденный перерыв был как заноза в одном месте. Как это можно — включили и никого не спросили? Разве это правильно? Трудовой кодекс? Ах, не смешите меня!
Во время очередного пароксизма негодования, Дымкову осенило. Чего ради метать икру? Бессовестное начальство все равно ничем не проймешь! Можно сделать проще — так, чтобы и условные волки были сыты, и условные овцы целы. Перенести обеденный перерыв на конец рабочего дня и спокойно уходить домой, чтобы сегодня уже в больницу не возвращаться. На то, что подобная практика противоречит трудовому законодательству, Дымкова внимания не обратила.
