мечеть, и до сих пор на одном из ее столбов сохранилась вырезанная им надпись: «Сделал Сайид-Умар- ходжа из Соктари».
Грамотного мастера пригласили в кишлак муллой, так как сельский мулла был неграмотным — знал всего две-три главы из корана. Так и прижился мастер Сайид-Умар-ходжа в кишлаке Верхняя Махалла.
Отец писателя Сайид-Мурад-ходжа тоже был грамотный и учил детей в школе. Однако его ученики становились муллами, и это очень огорчало учителя: «Так мой труд и пропадает даром!» — говорил он в назидание сыну.
«Была весна, — рассказывает Айни об этой поре. — В нашем дворе цвели абрикосы. Крестьяне Верхней Махаллы пахали землю, рыли канавы, подрезали виноградники. По цветущим берегам и по еще не паханным полям ребята пасли скот. В один из таких дней меня потянуло в поле».
Мальчики идут в поле, вдыхают аромат земли и видят незабываемую красоту природы. Но вот поднимается ветер, все меняется буквально на глазах. Мальчики бегут домой. Пастухи гонят стадо в кишлак. Пески, лежавшие неподвижно, двинулись на плодородные земли. Люди бессильны перед лицом природы: движение песка они остановить не могут.
«Весь наш двор и земля в саду превратились в пустыню — ноги тонули в песке.
Цветы на абрикосах напоминали трупики пчел. Сад, который еще вчера радовал глаз, стоял, словно поверженный, в трауре».
Люди выходят спасать засыпанные сады, поля, дома. На тачках, в мешках, на ослах люди вывозят песок, подвязывают виноградные лозы, очищают дворы.
Засыпало речку, и теперь весь Шофуркомский тюмень был обречен. Старая арабская пословица говорит: «Где кончается вода, там кончается и земля». Погибли посевы; люди, задолжав баю, добровольно пойдут в кабалу. Засыпаны поля и сады, плодородные земли. Люди годами будут трудиться: вывозить песок, очищать землю, возрождать сады, чтобы прокормить семью, заплатить налоги, мужчины будут на зиму уходить на заработки, как Одина — герой одной из повестей Айни, будут вынуждены днем и ночью работать на бая, как Шоди — другой его герой, или, как третий его герой Эргаш, возьмут в руки оружие и поднимутся на борьбу с эмиратом.
…Дом семьи писателя в Соктари стоял на перекрестке рядом с мечетью. По соседству жили его родичи: Абдулло-ходжа — хороший столяр и садовод, его сын Иброхим-ходжа — знахарь, бездельник и лодырь. Человек грамотный и сообразительный — он ходил по дворам, читал заклинания, но семью не мог прокормить.
За двором Абдулло-ходжи жила жена другого дяди отца Айни. В народе ее звали Тута-пошшо — «Царевна Тута». Люди, никогда не видевшие ее, могли бы вообразить, что она действительно, окруженная прислужницами, как царевна восседает на пуховых перинах. Но Царевна Тута, когда-то высокая и статная, была в пору детства Айни уже скрюченной, высохшей старушкой, одетой в ветхое, заплатанное платье. Кроме старой облезлой козьей шкурки, рваного коврика, засаленного одеяла да нескольких подушек, у нее ничего не было. Кормили ее дальние родственники. Ее сын Шароф-ходжа, прокутив землю, бездельничал в Карши. В единственном оставшемся строении жил двоюродный брат отца Айни — Хидоят-ходжа, за мастерство прозванный «Усто-ходжа», — человек веселый и справедливый. Он мог со смехом, мягко выложить человеку правду, и тот не обижался. И это впоследствии найдет отражение в повестях Айни.
Мальчики и девочки собирались у Царевны Туты и слушали сказки, предания, рассказы. Дети приносили хлеб, молоко, мясо, плов, кашу. Иногда в дом Туты собирались и взрослые: они тоже не прочь послушать сказительницу…
«Она властно брала нас за руку — эта сказочная Царевна Тута — и вела в свое волшебное царство. Она рассказывала простым, народным языком, очень образно, — вспоминает уже признанный писатель Садриддин Айни, — я жалею, что почти совсем забыл ее манеру говорить, ведь с того времени, как я слушал ее, прошло более шестидесяти лет. Я всю жизнь, помня о ней, старался писать, как только мог, проще.
Эту восьмидесятилетнюю старуху я считаю своим первым учителем. И когда вспоминаю о ней, я вновь чувствую сожаление и признательность к ней».
Конечно, у нее было другое имя, но народ, мудрый и справедливый в своих оценках, дал хранительнице устного народного творчества, своей сказочнице, в знак признания прозвище Царевна Тута. Это она зародила в душе Айни любовь к слову, к поэзии, заставила одаренного мальчика смотреть на мир широко открытыми глазами, поселила в нем жажду знания и первооткрытия.
Поистине царевной была жена дяди отца Айни — Абдулкуддус-ходжи — сгорбленная старушка тетушка Тута!
Жена Иброхим-ходжи Султон-пошшо особенно любила слушать сказки Царевны Туты о волшебниках, о семиголовом диве, а потом сама пересказывала их другим и клялась, что все происходившее в сказках она сама видела собственными глазами. Когда ее спрашивали, как же она уцелела, Султон-пошшо, ссылалась на амулеты, начертанные муллой Иброхим-ходжой.
Напуганный такими рассказами, маленький Садриддин начал бояться темноты. Однажды мальчику случилось остаться ночью в саду. Его напугал какой-то странный шум, а воображение дорисовало ему такую картину, что волосы встали дыбом, — осла он принял за семиголового дива.
Отец, мудрый мастер-правдолюб, узнав об этом, по-своему, как умел, развеял страхи Айни, доказывая ему, что этот страшный шум в саду подымает ветер, что не надо чертей бояться. Он пояснил сыну:
— Не бойся дива, див человека не тронет; бойся людей с душами чернее дивов.
Отец с мальчиком сходили к расположенной поблизости гробнице, вселяющей страх в маленького Садриддина, обошли весь сад и убедились, что напугавший мальчика шум подымает в листве деревьев и в нише гробницы ветер, что нет никаких дивов — просто по ночам воют шакалы.
После этого маленький Садриддин навсегда перестал бояться темноты и чертей.
Осенью отец писал, что Усто-ходжа отправил своих старших сыновей, Мухиддина и Сайид-Акбара, учиться в Бухару. Садриддин остался единственным помощником матери, Сироджиддина можно было не считать: в ту пору он был совсем еще малышом.
Новое русло Шофуркома
Весной, когда все живое наливается соком, зеленеет и цветет, во время весенних полевых работ, отец писателя ходил озабоченный, чуть-чуть встревоженный: проводят новое русло Шофуркома. Казалось бы, надо радоваться, что дехкане смогут поливать сады и огороды, но нет.
— Эта река разорит их больше, чем песок, который было ее засыпал.
Эмир приказал судье, председателю, сборщику налогов и начальнику стражи — четырем чиновникам — организовать работу по восстановлению канала. За шесть месяцев прокопали четыре версты. Шесть месяцев в палатках живут около двухсот чиновников и кормятся за счет и без того нищих обитателей кишлаков. В то грозное время, когда даже несоблюдение какого-либо обычая считалось крамолой и строго наказывалось, отец писателя решается написать письмо самому эмиру, разоблачая действия эмирских же чиновников!
Поистине мужественный поступок!
Правда восторжествовала, дехкане вздохнули свободно, отец писателя «был готов запеть и взлететь в воздух». Но важнее всего было то, что мальчик Садриддин, будущий писатель, получил урок непримиримого отношения ко злу и притеснению.
Хабиба
