мечах. Длинное платье будет путаться в ногах, из–за этого можно погибнуть. Только поэтому Саманта его укоротила. А драться на мечах с девушкой — мама этого никогда не поймет. Нет, к маме я сейчас не могу идти. Что же делать?
Прячусь за спинкой кровати, торопливо срываю с себя куртку и штаны.
— Надень пока мою одежду. Утром я что–нибудь придумаю.
— Отвернись.
Отворачиваюсь к окну и вспоминаю, что оставил кинжал на одеяле. Мне становится страшно. И за себя, и за Саманту. За себя — больше.
— Саманта, — говорю я, — если ты хочешь умереть, убей лучше меня. Я положил кинжал на одеяло. Но заклинаю тебя, не торопись. Я твой друг, а не враг.
— Я сама выбираю себе друзей, — сердито и обиженно отвечает она. В голосе обида, а не злость. Я успокаиваюсь. Хлопает дверь. Оглядываюсь. Кинжал лежит на кровати. Роюсь в комоде, достаю себе другие штаны, надеваю. Думаю, куда бы спрятать кинжал, взвешиваю его на ладони и бросаю с разворота в стену, под самый потолок. В момент броска дверь открывается, возвращается Саманта. Я не знаю таких слов, чтоб рассказать, до чего она красивая. Мои штаны и куртка ей коротки, она же на целую голову выше меня, хотя уже в плечах. Влажные глаза светятся в полумраке, а волосы! Как я посмел наматывать их на руку! Я не знаю, что делать, я только боюсь оставить ее одну. Саманта закрывает за собой дверь, пола куртки отходит в сторону, а под ней… Не знаю, почему, я вдруг оказываюсь рядом с девушкой. Она берет мою ладонь и кладет на свою грудь. Сам я бы не осмелился. А грудь упругая, мягкая, насквозь мягкая! Под ней бьется сердце, я чувствую его.
Наверно, очень глупо, насилуя рабыню–девственницу, умолять ее быть осторожней в поединках на мечах. Но это была моя первая ночь с женщиной. Для нас обоих это была первая ночь. Санти на два года старше меня, ей исполнилось уже шестнадцать с половиной. И да будет благословенна леди Сара, бессменная фрейлина моей матери за откровенную беседу перед моим приходом о роли женщины и мужчины. Я не помню, что лепетал в ту ночь, когда мои руки и губы впервые наслаждались телом девушки, но Санти потом много об этом рассказывала. И неважно, какие слова я говорил, покорило ее то, что в каждом слове звучала забота о ней, тревога за нее и надежда на наше общее счастье. Если вечером Саманта рассчитывала уступить силе, покориться для виду, но в будущем разбить мое сердце и жестоко отомстить, то к утру сама отдала мне сердце и любовь. Раз и навсегда. Если б только характер ее был чуть помягче…
Мне предстояло еще три неприятных дела. Неприятных… Да у меня коленки дрожали, когда я об этом думал. Разговор с леди Эланой, разговор с отцом и поездка к сэру Добуру. Не меньше часа я лежал в постели с открытыми глазами, смотрел, как светлеет потолок и думал. Вы видели, как работают кузнецы? Один держит клещами раскаленную болванку, а трое молотобойцев по очереди бьют по ней. Вопрос: интересно быть болванкой?
— Саманта, вставай. Слушай меня внимательно и не перебивай. Пока я не помирюсь с отцом, у тебя в этом замке только два защитника: я и леди Элана. Не думаю, что леди Элана будет в восторге, но только там ты будешь в безопасности. Одевайся потеплее, возможно там тебе придется провести не один день. Поэтому постарайся понравиться тете Элли. И не забудь извиниться перед ней.
— Ты хочешь, чтоб она меня съела? Я не пойду.
Сначала я хотел обозвать ее трусихой, но потом взял ее лицо в ладони и поцеловал.
— Ты пойдешь со мной. Я не хочу, чтоб на твою щеку поставили клеймо. Леди Элана будет тебя охранять, пока я не вернусь. Верь мне.
Саманта потупилась. Я быстро оделся, отпер дверь и выглянул в коридор. На стуле рядом с дверью лежало платье Саманты. Наверняка леди Сара позаботилась. Я бросил платье Саманте, достал из нижнего ящика комода грубое походное одеяло и тоже бросил ей. Зажег светильник, взял ее за руку и повел в подземелье одним из самых неудобных маршрутов. Сначала по длинному темному коридору, потом по крутой спиральной лестнице без перил, которой сто лет никто не пользовался. Достал из тайника ключ, открыл скрипучую дверь и быстрым шагом повел по коридорам подземелья. В зале прикованных скелетов остановился, отдал ей светильник и сделал вид, что вытряхиваю из сапога камешек. Когда мы дошли до двери темницы тети Элли, рука Саманты заметно дрожала в моей. Все шло как задумано.
— Тетя Элли, это Саманта. Саманта, это леди Элана, твоя госпожа. Слушайся ее беспрекословно. Леди Элана будет охранять тебя до моего прихода. Расскажи все, что вчера произошло.
Саманта бросила на меня жалобный, беспомощный взгляд, но я долил масла в два светильника на стенах, зажег их от своего и направился к двери.
— Джон, что это значит?
— Потом, тетя Элли. Мне некогда. Саманта расскажет.
— Джон! Джон!
Но я уже шел по коридору. Не правда ли, здорово я сделал?! Саманта напугана и не станет дерзить. А к тому времени, когда я вернусь, тетя Элли уже выслушает всю историю от Саманты и слегка остынет. Святая дева! — я чуть не споткнулся. — А вдруг Саманта расскажет не то, что было на самом деле, а…
Я вдруг впервые подумал, как хорошо, что тетя Элли не может сдвинуться с места. Что бы ни наговорила Саманта, потом ей придется выслушать мой рассказ. Кому она поверит? Конечно же мне! Хватит об этом. Еще раз, что я скажу отцу…
— Как ты посмел, пес?
— А вот так. Как приказано было, так и сделал!
— Кем приказано?
— Молодым лордом!
— Я тебе что приказал?!
— Вас там не было, а он был. Что он приказал, то я и делал! И нечего на меня орать. У меня тоже глотка луженая.
— Уртон, ты должен выполнять мои приказы! Только мои!
— А приказы молодого хозяина по боку? Нет уж! Пока вы от него не отреклись, он для меня тоже хозяин. И леди, жена ваша, мне госпожа! А не нравится, ищите себе другого. Что в замке будет, если люди приказы господ перестанут выполнять?
Уртону приходилось несладко. Такого гневного голоса у отца я никогда не слышал. Надо вмешаться, пока Уртон не запутался в советах тети Элли. Я решительно откинул портьеру и вошел.
— Уртон, выйди.
— Слушаюсь, молодой господин, — с облегчением ответил он, поклонился и вышел. Отец сидел за столом, красный от гнева. Я сел перед ним.
— Где Саманта?
— На ней мой ошейник, папа.
— Мне плевать, что на ней ошейник. На ней должно быть клеймо воровки! На лбу!
— Папа, я не хочу, чтоб мать моего ребенка носила клеймо воровки.
— Мать твоего ребенка!!! — отец грохнул по столу обоими кулаками. Кувшин красного вина подпрыгнул, упал на бок, скатился со стола и разбился. — Как ты посмел?!
— Пап… Я был неправ, но теперь уже ничего не изменишь…
— На кол, голову ей отрублю, удавлю! В нужнике утоплю, — Отец обхватил голову руками.
Я понял, что гроза миновала. А еще я понял, что отец выпил. И очень много. Столько, сколько никогда не пил в замке при матери. Только иногда, на охоте. А охоты были не чаще одного–двух раз в месяц.
— Пап, ошейник рабыни — это тоже хорошее наказание. Все будут видеть, что дочь непокорного вассала прислуживает тебе за столом. И во всем послушна.
Отец резко встал, опрокинув стул, подошел, пошатываясь к окну, распахнул его резким толчком. Долго–долго стоял, пошатываясь, вдыхая холодный утренний воздух. Я наблюдал за лужицей красного вина на полу. Узкий ручеек из нее тек к двери. Я думал, что подумают слуги, когда он вытечет за порог.
— Сын, дай мне слово лорда, что никогда не снимешь с нее ошейник. — голос отца был на удивление трезв.
— Я не могу дать такого слова. Я буду снимать с нее ошейник, когда она будет рожать мне детей.
