ему в глаза. Вальтеру показалось, что он освободился от тоски своей, которая уже два года преследовала его; он вздохнул так глубоко, так отрадно, вздохнул и взглянул на них.
— Вальтер здоров теперь, Вальтер счастлив, — сказали все они вместе и забили в ладоши от радости; потом стали бегать по комнате, подходили к его книгам, картинам, все переворачивали с места на место; потом все опять бросились к нему и, взявшись за руки, вертелись около него. Он смотрел на них с умилением, встал и сам и, как дитя, стал бегать с ними по горнице, кричать и смеяться. Вдруг раздались шаги в соседней комнате.
— Тише, тише, тише, — сказали девушки, побежали и опять вскочили на картину. Дверь отворилась, и вошел Карл: он давно не был у Вальтера.
— Ну, друг, — сказал он, остановясь перед картиною, — ты еще ничего не рисовал лучше. Чудо, как живые!
— Как живые, — думал Вальтер, смеясь про себя. — Он не видит, что они в самом деле живые; а точно: как они неподвижно стоят.
Карл просидел у него довольно долго. Пользуясь позволением друга, он приводил к нему своих знакомых посмотреть на последнее его произведение. Всякий раз, как Вальтер становился перед своей картиной, три девушки спрыгивали с нее и бегали с ним по комнате, играя, как дети. Иногда в это время приходили к нему посторонние люди, отчасти ему знакомые, и всякий раз перед приходом их три девушки вскакивали опять на полотно и оставались там неподвижными. Часто Вальтер от души смеялся внутренне, слыша, как хвалили работу, отделку, колорит.
— Они все думают, — говорил он сам себе, — они все ду мают, что это рисунок, а я, я вижу, я очень хорошо вижу, как они мне мигают с полотна, дают знать, чтоб я не сказывал, и вместе со мною подмигивают над их глупостью.
Так прошел месяц и другой. Вальтер возвращался домой после утренней прогулки; вдруг перед ним Цецилия; он весь задрожал.
— Вальтер, — сказала она тихим голосом, — ты забыл меня; но мы опять будем счастливы, ты по- прежнему будешь сидеть передо мною, глядеть на меня, Вальтер.
Что было с Вальтером, как описать? Какое-то болезненное чувство проникло весь состав его; он печально посмотрел на Цецилию.
— Пойдем, пойдем, мой Вальтер, — говорила она, увлекая его за собой и устремляя на него глаза свои, в которых высказывалась любовь, могущественная, покоряющая. — Мы так странно, так неожиданно с тобой расстались. Мне нужно поговорить с тобой.
Вальтер, изумленный, растерянный, пошел за нею. Он чувствовал, что любовь его к Цецилии возрождается снова. Они пришли в тот дом, где Вальтер в первый раз увидал Цецилию. Она говорила ему, что он не так понял слова ее, что она немедленно должна была далеко охать и потому не могла его видеть.
— А где Эйхенвальд? — спросил Вальтер.
— Вот он, — отвечала Цецилия.
Вальтер оглянулся: Эйхенвальд, улыбаясь, входил в двери.
Задумчиво возвращался Эйзенберг назад. Ему странным казалось его положение. Мысли как-то у него не вязались. Он вошел в комнату и бросился в кресло перед своей картиной.
— Что с тобою, Вальтер, что с тобою, что с тобою? — говорили ему девушки, сошли с холста и сели возле него. — Ты грустен, Вальтер; ты будешь опять несчастен, Вальтер.
Ему показалось даже, что слезы навернулись па глазах у девушек.
— Завтра я пойду к ней, — проговорил Вальтер почти машинально.
— Не ходи, Вальтер, останься здесь с нами, с нами.
Вальтер ничего не отвечал. Через минуту он встал, пошел к Карлу и пересказал своему другу свидание с Цецилией и намерение идти завтра к ней. Карл упрашивал его, бог знает как, не видать вовсе Цецилии, по крайней мере, не ходить к ней завтра.
— Хорошо, — сказал Вальтер, — я завтра останусь дома.
Но он не сдержал своего слова и пошел к Цецилии. Она ждала его.
— Два года не видались мы, — говорила она ему, — ты был несчастлив, друг мой?
— Да, Цецилия, я был несчастлив сначала; но потом бог послал мне отраду.
— Как? — спросила Цецилия.
— Да, да, тебе я могу поверить это: меня утешают три девушки, три ангела, — и Вальтер рассказал ей подробно про картину.
Лицо Цецилии помрачилось.
— Нельзя ли мне видеть их?
— О, я очень рад показать их тебе.
— Г-н Эйхенвальд пойдет со мною.
— Хорошо.
— Сейчас же?
— Хорошо.
В это время вошел Эйхенвальд, с шляпою и палкою в руке. Вальтер немного удивился тому, что он так нечаянно узнал их намерение и уже был совсем готов идти. Цецилия подошла прежде всех, когда вошли они в комнату Эйзенберга, и быстро взглянула на его произведение.
— Где ж, — сказала она тихо Вальтеру, — где ж эти девушки, которые так утешают тебя? Я ничего не вижу: это просто прекрасная картина.
— Как? — сказал Вальтер, подходя и взглядывая на картину. Как будто туман упал с глаз его: в самом деле, это была простая картина, три девушки, не улыбались ему исподтишка, не жили, были нарисованы на полотне. В изумлении, в огорчении повесил он голову.
— Хорошая работа, — сказал Эйхенвальд, усмехаясь. Вальтер при этом слове опять взглянул на картину, думая встретить насмешливую улыбку на лицах трех девушек; но все было неподвижно по- прежнему: он убедился, что это была просто картина.
— Вальтер, ты мечтатель, — сказала Цецилия с довольной улыбкой и ушла с доктором. Эйзснберг остался одни. Грустно, грустно ему было: он сел в кресло перед картиной и не глядел на нее.
— Мы живы, мы живы, мы живем для тебя, — раздалось над его головою: перед ним опять стояли три прелестные девушки. — Как убивает холодный взгляд ее: не верь ей, не верь ей!
— Как, неужто моя Цецилия не может вас видеть?
— Нет, нет, нет! Оставь ее, она тебя не любит, Вальтер, она тебя не любит.
— Я в самом деле мечтатель, — сказал Вальтер, протирая глаза.
— Нет, нет, нет! Ты не мечтатель: то не мечта для человека, что производит на него впечатление.
— Так вы в самом деле существуете, милые создания?
— Верь нам, верь нам!
И они опять окружили его, опять заставили бегать и играть с собою; Вальтер опять забылся на несколько минут, на несколько минут Цецилия вышла у него из памяти.
Ему принесли записку от Карла, в которой он уведомлял его, что по непредвиденным и важным обстоятельствам он немедленно должен ехать из города и даже не может с ним проститься.
На другой день в загородной роще он встретил Цецилию.
— Что? — спросила она его. — Ты, наконец, уверился, что твои прекрасные девушки существуют только на полотне?
— О, нет, Цецилия, ты не права: ты не вгляделась хорошенько; когда ты ушла, они снова ожили. Я не знаю, почему ты их не можешь видеть.
— Послушай, Вальтер, — сказала Цецилия, на лице которой изобразилось неудовольствие, — мне больно видеть, что ты увлекаешься пустыми мечтами. Я вижу, что любовь твоя не то, что прежде; не знаю, какое волшебное очарование овладело тобою, отнимает тебя у меня; ты до тех пор не избавишься от него, пока не истребишь картины. Вальтер, если ты меня любишь, сожги ее.
— Как сжечь! — вскричал Вальтер почти с ужасом. Цецилия не повторила своего требования; она видела, что это слишком сильно поразило Эйзенберга; она позвала его к себе и постаралась как можно
