основе нельзя строить никакой теории 'перенакопления', поскольку подобная ситуация случается только вследствие депрессии и, следовательно, не может объяснять последнюю. Но это явление позволяет объяснить психологический закон Кейнса.
Великая депрессия 1929–1932 гг. и последующее медленное оживление экономики все еще у всех в памяти. И психологический закон, и базирующаяся на нем теория тезаврации — все это представляет собой обобщение того опыта [Подобная аргументация вместе с некоторыми факторами военного времени способна объяснить накопление ликвидных средств во время войны без обращения к гипотезе ненасытного стремления к тезаврации, якобы внутренне присущей человеческой природе.].
Тезаврация, обусловленная депрессией, следовательно, не является подлинным исключением из нашей общей концепции, согласно которой решение сберегать зависит от решения инвестировать и потому предполагает инвестирование, хотя обратное вовсе не справедливо, поскольку можно финансировать инвестиции с помощью банковских займов, и в этом случае нет никаких оснований говорить о чьих-либо сбережениях [Наша концепция, однако, не так проста, как это может показаться читателям, незнакомым с дискуссией, которая ведется с момента опубликования 'Общей теории' Кейнса (1936 г.). Она скорее напоминает, чем повторяет, старую теорему 'классической теории' (Тюрго, А.Смит, Дж. С.Милль) и не может быть обоснована теми же аргументами, которые бы удовлетворили классиков. Чтобы изложить ее полностью, требуется длительная и утомительная аргументация, притом отнюдь не вдохновляющая, поскольку она дает совсем немного новых и интересных заключений и лишь разрушает то, что было построено с таким трудом в течение 30-х годов. Недостаток места не даст нам углубляться в нее. Bo об одном следует упомянуть, дабы избежать недоразумения, столь же достойного сожаления, сколь и естественного. Хотя наша концепция показывает, что стагнационная теория не может основываться на данном аспекте сбережений и хотя в этом смысле проблемы сбережений не существует, это не означает, что не существует других аспектов проблемы сбережений. Они существуют. Большинство из них концентрируется вокруг того случая, когда индивидуальные сбережения через покупку ценных бумаг используются для выплаты банковских долгов, которые фирмы наделали в ходе расширения своих предприятий и установки нового оборудования. Но это уже другое дело.].
Кроме кажущихся существуют и подлинные исключения. Но ни одно из них не имеет важного значения. Примером подлинных исключений является тезаврация с целью накопления сокровищ, которые, как все знают, достигали огромных размеров в Индии, Китае и Египте; или сбережения вследствие привычки, которая, раз появившись, может, как любая другая привычка, превзойти всякие разумные пределы [Привычка сберегать, глубоко укорененная в буржуазном образе жизни, особенно в его пуританском варианте, может показаться существенной. Однако исчезновение инвестиционных возможностей, которое лишило бы эту привычку рациональности, в отсутствие других внешних факторов является медленным процессом, в течение которого есть время для адаптации. Вашингтонские экономисты, которым, тем не менее, нравится утверждать, что ставшая иррациональной привычка сберегать определяет экономическую ситуацию, сталкиваются с неизбежной альтернативой: они должны признать либо, что ситуация 30-х годов характеризовалась тезаврацией, обусловленной депрессией, — что означает отказ от теории вековой стагнации; либо, что привлекательность инвестиций сравнительно неожиданно сократилась благодаря внешнему фактору, а им не могло быть ничто иное, кроме политики, которую они сами поддерживали. Если они примут последнее объяснение, то мне нечего будет возразить.]. Примерами кажущихся исключений, подобных случаю тезаврации в условиях депрессии, являются накопление с целью финансирования очень крупных инвестиционных проектов, — случай возможный, но, очевидно, не существенный; либо 'сбережения', которые предпринимаются на непредвиденный случай, на старость и т. п. и которые будут предприниматься, даже если не существует никаких возможностей получения от них какого-либо 'дохода', кроме ощущения безопасности [То, что этот мотив не имеет большого значения, есть следствие главным образом двух обстоятельств: во-первых, эти накопления в настоящее время истощаются (хотя с изменениями национального дохода и возрастного распределения населения увеличения и сокращения в целом не будут в точности уравновешивать друг друга); и, во-вторых, до тех пор, пока есть хоть какие-нибудь сбережения, которые мотивируются получением денежного дохода, наличие в валовом предложении элемента, не мотивируемого этим стимулом, вовсе не подтверждает какой-либо тенденции к избыточным сбережениям. Это не нуждается в дополнительном подтверждении. В действительности же этот довод можно усилить, учитывая, что в современных условиях страхование чрезвычайно сокращает объем сбережений, которые предпринимаются в целях обеспечения на случай старости, для жен и детей, — то, что ранее подразумевалось под накоплением состояния' (хотя, конечно, оно не оставалось неинвестированным). Сегодня подобные накопления осуществляются путем 'вычетов из потребления' и сводятся к величине страховой премии. Рост страхования на протяжении последних 25 лет, таким образом, противоречит тому, что вытекает из писаний сторонников теории стагнации.].
Итак, если бы печали стагнационистов были единственным, что вызывало бы у нас беспокойство, мы не имели бы серьезных препятствий в нашем стремлении достичь уровня валового национального продукта в 200 млрд. долл. Если при этом окажется, что все 20 млрд. сбережений не удастся инвестировать при норме дохода, удовлетворяющей предельного сберегателя, что ж, люди были бы только счастливы истратить все остальное на потребление. Нам не надо тревожиться ни о том, чтобы побудить их 'полностью использовать свои доходы', ни о том, чтобы искать сферы приложения для корпоративных и личных сбережений. В частности, нам не следует думать о необходимости стимулировать заграничные инвестиции, защита которых в современных условиях не имеет ничего общего с попыткой улучшить ситуацию в стране и на самом деле означала бы навязывание ей военной контрибуции [Я далек от того, чтобы говорить или думать, что по моральным или политическим соображениям нельзя требовать от американского народа больших жертв. Но тогда это и надо честно обосновывать моральными и политическими причинами, а не отрицать реальность этих жертв, базируясь на сомнительной экономической теории.
Предположение, согласно которому часть избыточных сбережений могло бы быть с пользой направлено по каналам, откуда со всей очевидностью нет надежды получить их обратно, не говоря уже о доходах, является самым коварным, поскольку класс, которому следовало бы противиться такой политике, примет ее с готовностью. Ведь при системе государственных гарантий отдельный бизнесмен почти ничем не рискует или рискует очень немногим. И вряд ли его тревожит вопрос национальных потерь — особенно, если ему говорят, что благодаря росту занятости вследствие этих инвестиций нация только выиграет.].
С другой стороны, стоило бы согласиться со сторонниками дефицитного финансирования государственных расходов в следующих обстоятельствах. Если но причинам, связанным с механизмом экономического цикла, либо по каким-либо иным существует опасность 'понижательного кумулятивного процесса', т. е. если возникает ситуация, когда сокращение производства со стороны А побуждает Б ограничивать свое производство и т. д. по всей экономике; когда цены падают потому, что они уже упали; когда безработица питает самое себя, то дефицитное финансирование расходов позволит остановить эту 'порочную спираль', а потому, если мы предпочтем игнорировать все прочие соображения, оно может быть справедливо признано эффективным способом лечения [Вот почему законопроект Мюррея в своей первоначальной форме (не только в той форме, в какой он был принят) был неприемлем в той мере, в какой речь шла о чисто экономических соображениях. Полное отрицание способности государственных расходов порождать доходы в любых обстоятельствах объяснимо и оправдано для людей, которые полагают, что, как только использование этого инструмента будет разрешено, распахнутся двери для всех видов законодательной и административной безответственности. Но чисто экономическими причинами это основать нельзя.].
По-настоящему возражать следует не против доходотворческих государственных расходов в условиях кризисной ситуации, — уж коли она возникла, — а против политики, ведущей к подобной кризисной ситуации и вызывающей подобные расходы.
6. Однако, как может заметить читатель, в той мере, в какой речь идет о прогнозе того, что произойдет в реальной действительности, то наши выводы, к сожалению, не слишком бы отличались от выводов сторонников теории стагнации. Хотя мы не видим никакой опасности со стороны склонности людей к сбережениям, есть масса других вещей, которых следует опасаться. Волнения рабочих, регулирование цен, раздражающее администрирование, иррациональное налогообложение — всего этого вполне достаточно, чтобы вызвать такие последствия для роста дохода и занятости, которые будут выглядеть как подтверждение теории стагнации и действительно могут создать ситуацию, в которой
