Всегда в продаже

смотрит прямо перед собой в одну точку.)

АБРОСКИН. Ты знаешь, Светка, я не могу работать. Странно. Там, в тех нечеловеческих условиях, я все время работал над своей темой. Не было никакой надежды, а я работал. Пилил лес и думал, лежал на нарах и писал. Наверное, это была защитная реакция. Мне приходили в голову замечательные мысли, будь у меня тогда нынешние условия… Сейчас есть все, а хватает меня только на то, чтобы читать лекции студентам третьего курса, и тема стоит, а я хожу вокруг да около, и голова у меня пустая и словно оклеена изнутри листками стенного календаря…

СВЕТЛАНА (не меняя позы, ровным голосом). Мобилизуйся, папка, ведь ты – старый боец.

АБРОСКИН (долго смотрит на нее, потом, хватив кулаком по столу, вскакивает). К черту! Когда люди избавятся от этого проклятия? Ведь ты же вся в пружину сжата, вокруг тебя прочерчен круг. Дочка, над тобой зло подшучивают! Когда это кончится?

СВЕТЛАНА (глухо). Лучше этого нет ничего на свете.

АБРОСКИН. А общество, а история, а наука? А жизнь? Все, что было с тобой раньше, ты забываешь, когда над тобой прочерчивают круг? Ты становишься гладкой и закрытой, к тебе не подступись! Или ты забыла, как вы жили с мамой без меня?

СВЕТЛАНА. Это давно было.

АБРОСКИН. Ой, конечно, давно! Без меня вы жили давно, Сталин умер очень давно, война была сто лет назад, а революция вообще бог знает когда… Все для вас было давно!

СВЕТЛАНА. Не нервничай.

АБРОСКИН. А как же мне не нервничать? Магические круги чертили и надо мной, но я хотел бы попытаться пробиться к разуму, представить – вот этот человек такой, а этот другой, мне не было безразлично.

СВЕТЛАНА. А мне безразлично, какой он, важно, что он – это то самое.

АБРОСКИН (решительно). Это не любовь!

СВЕТЛАНА. А кто тебе сказал, что это любовь?

АБРОСКИН (с жалкой иронией). Благодарю за содержательную беседу. (Уходит.)

СВЕТЛАНА. Ты в институт?

АБРОСКИН. Да-да, в институт. (Выходит на авансцену к стеклянному киоску, замечает в другом углу Кисточкина и Треуголъникова, весело беседующих и выпивающих.) Вот он сидит, герой дня. Это деятель новой формации, а что я знаю о нем? Крутит у себя в комнате модернистский джаз, а статьи пишет вполне на уровне, даже более того. Впрочем: что я понимаю в статьях? Только в одной статье я разобрался досконально, да и то на это потребовалось семь лет. Ой, тошно как! Я все еще не чувствую себя стариком. Старик может подойти к молодому человеку и предложить ему побеседовать по душам, а мне хочется либо выпить с молодым человеком, либо дать ему по роже. Чем мне заняться? Может быть, и вправду поехать в институт? (Подходит к киоску.) Три пачки чаю, пожалуйста!

БУФЕТЧИЦА. Какого? АБРОСКИН. Цейлонского.

БУФЕТЧИЦА. Цейлонского нету.

АБРОСКИН. А какой есть?

БУФЕТЧИЦА. Какой вам надо?

АБРОСКИН. Если нет цейлонского, тогда грузинский.

БУФЕТЧИЦА. Так какой все же вам надо – цейлонский или грузинский?

АБРОСКИН. Цейлонского ведь нет?

БУФЕТЧИЦА. Нету.

АБРОСКИН. Тогда грузинский.

БУФЕТЧИЦА. Грузинского нет.

АБРОСКИН. Какой-нибудь есть?

БУФЕТЧИЦА. Есть.

АБРОСКИН. Так дайте.

БУФЕТЧИЦА. Какой вам надо?

АБРОСКИН. А какой у вас есть?

БУФЕТЧИЦА (теряя терпение). Какой у меня есть, это мое дело. Вы скажите, какой вам надо – цейлонский, грузинский или еще какой? Сами не знаете, гражданин, чего хочете.

Аброскин в растерянности отходит от продпалатки и стоит на авансцене какой-то отрешенный.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Живешь, значит, в этом доме?…

КИСТОЧКИН. Я тебе лучше расскажу про наш дом – лопнешь! Такие жмурики тут у нас живут, ты себе не представляешь. (Смотрит на часы.) Сейчас начнут выползать. Смотри – цирк!

На просцениум выходят Нытик и Здоровяк.

КИСТОЧКИН. Два пенсионера – Нытик и Здоровяк, так их у нас называют. Первый всю жизнь продрожал в своей комнатенке в страхе перед историческими событиями и в борьбе с собственными пороками, а сейчас хнычет и мечтает о бабах. Наверное, скоро помрет от истощения сил. Второй, наоборот, существо вечное,