Панк-вирус в России

внутренней обреченности. Еще «Брешь Безопасности» мне пришлась по душе. Очень агрессивная группа.

К.М.: А из того, что происходит на Западе, что тебе нравится?

М: Ну, Запад для меня — он как бы во-вторых… Допустим, в отличии от Егора, который весь в 60-х годах, я все-таки человек 80-х. Мне очень нравится группа Dead Kennedys, и, вообще, деятельность Jello Biafra. Так же Butthole Surfers, Siouxsie & the Banshees, P.I.L., The Pogues, Iggi Pop, Joy Division. Т. е. если текста Iggi или Dead Kennedys более менее мне понятны и знакомы, то, допустим мое пристрастие к Joy Division исходит от некоего энергетического посыла, что ли. Я думаю, у каждой музыки возникает определенный ореол, отображение чьего-то существования, чей-то кусок жизни воплощен в этом, и он соизмерим с моим настроением, со мной как с человеком. Пристрастия мои в связи с этим очень широки, т. е. такие вещи, как ранние Rolling Stones, поздние Beatles, Dorrs, Jimi Hendrix, Jefferson Airplane ранний, конечно, the Stooges с одной стороны… С другой стороны, ранние Genesis и King Crimson. Есть еще Gentle Jaint… (смеется). Тут на меня так действует мое арт-роковое прошлое… Но все это в большей или меньшей степени… Все-таки 80-е с их грязными делами мне ближе… Классическая музыка мне еще в меньшей степени нравится… Какими-то моментами, частями, т. е. я так и не смог приблизиться к ихнему отражению реальности. Они для меня все такие «пришельцы» или, точнее будет, я для них пришелец. Я так и не смогу понять тех, кто играет и слушает классику. Я вообще считаю, что мы отражаем реальность своими действиями, что ли гораздо адекватнее и честнее. Я считаю, что любой человек В андеграунде, если он честен, если не занимается подражательством, те как бы плохо он не играл, или пел, если он даже не имеет ни голоса. Но когда он поет — то это в конечном счете круче любого Пласидо Доминго, Нестеренко, Карузо или Фредди Меркури. Потому что все эти артисты поют одинаково. Конечно, они поют очень хорошо, выпевают каждую ноту, знают всякие переходы от «си» к «до» всякие «про» и «контро», «фальцет». У них там все это хорошо идет, но о любви они поют так же, как о ненависти, нежность, злоба, смех — у них все одинаково… У меня такое ощущение, что все эти классические певцы, вся эта школа пения — для меня все мертвое пение, разве вот Шаляпин исключение. Он, кстати, первый и подметил у оперных певцов эту одинаковость… Такие вот артисты, некоторые, которые там поют, удачно изображают печаль, любовь, ненависть и т. д. Эта хуйня называется талант или искусство перевоплощения. Так же и те, кто считает себя профессиональным музыкантом… Они уже давно разучились жить и чувствовать. В большинстве случаев это глобальная мимикрия и продажа…

К.М.: Хотелось бы узнать твои пристрастия в литературе…

М: Из русской литературы конечно же М.Ф.Достоевский и Л.Андреев — это наверное у каждого, кто не мудак. Ю.Мамлеев, Эдуард Лимонов — страшно уважаемый мной человек… Я рад бы читать больше, но у нас в стране издается слишком много говна. Я очень люблю и мне очень много дает В.Ерофеев, В.Шукшин, А.Зиновьев… Если брать русскую философию, то В.В.Розанов, К.Леонтьев, ну и, быть может, Н.А.Бердяев. Опять же это упирается в такой момент, что какие-то вещи мне просто невозможно достать и прочитать. Зарубежная литература и философия… Там А.Камю, Ф.Кафка, Ф.Ницше, А.Шопенгауэр, Х.Кортасар, Г.Гессе и т. д. До хуя есть хороших вещей, которые несут В себе какой-то заряд.

К.М.: Слушай, Олег, такое дело… Такая штука — смерть. Она как-то не обходит «Г.О.» Сначала Селиванов, затем Лищенко, потом Янка… У тебя-то какие со смертью отношения? Часть жизни прожита тобой, вот именно потусторонний мир тебя не тревожит? ЗОВ смерти не слышишь?

М: Видишь ли, когда мы с Егором собирались делать альманах «Передоновец», там уделялось очень много внимания мистическим, потусторонним делам. Там было большое интервью, которое брал у меня Летов, в котором отмечена большая связь с тем, что можно назвать потусторонним миром… Такой маленький был эпизод из недалекого прошлого. Однажды, когда я спал, то увидел такой странный сон — открываю глаза и чувствую, что к нам в квартиру кто-то зашел. Ну я думаю: «Нормально — зашел вор». Надо идти и будить отца, дабы его обезопасить и предупредить. Я считаю, что это довольно важный момент — я-то я не стал куда-то прятаться и думать о себе (несмотря на то, что дело происходило во сне). Когда я подошел к родителям, то оказалось, что я просто не смог их разбудить. Я понял, что мне сейчас не поднять и вышел из комнаты навстречу ему, а он в то время пока я их будил, пошарил на кухне г. теперь движется мне навстречу. Я слышу, что идет человек, слышу дыхание, шорох одежды, скрип паркета. Расстояние маленькое между нами: метров 18–10, а я каждой секундой сна воспринимаю, что он прошел метров 40–50, настолько долго это было. По мере приближения я замечаю, что у него исчезают признаки человека: дыхание, очертание, контуры тела, одежда, все звуки. И я начал видеть неизвестно каким чувством, что… Т. е. нарастал просто очень большой ужас, и я ощутил нечто ЧУДОВИЩНОЕ, наплывающие на меня, оно нарастает… Даже сейчас, рассказывая, я вспоминаю некое чувство ужаса, а во сне оно обретало некие странные, совершенно чудовищные очертания. По мере приближения его ко мне все человеческое, все человеческое реальное в нем и во мне исчезало, оставалось что-то запредельное, и я знал, что произойдет что-то страшно неприятное, когда оно меня коснется, т. е. какой-то запредельный пиздец… Тут я открыл глаза и вижу, что просто спал. Я лежал в холодном поту и ощущал, что это событие есть для меня подарок, такой «прорыв в подсознание». Такая дверка, окошечко, в которое я могу заглядывать, касаться с запредельным. Еще есть такая особенность: меня постоянно душит домовой (не каждую ночь, но с завидным постоянством: допустим, раз в два месяца я просыпаюсь от удушья, причем я ощущаю это физически). Такие вот у меня странные точки соприкосновения с потусторонним миром. Вспоминаю в связи с этим историю, случившуюся со мной в далеком детстве, когда МЫ жили под Барнаулом, в поселке Павловск. Одна бабушка очень вознегодовала на нас, возненавидела нашу семью и решила нас сжить со свету. И стало у нас плохо: гуси умирали, собака не росла, свиньи дохли, дом просто шатался от ветра, когда топили печь — по дому шел какой-то странный грохот, ночью соответственно всякие звуки и нагнетание страха. Я этому не придавал значения, четвертый класс… В конце концов, мать позвала другую бабку, специалистку по всяким темным делам. Она походила по дому и спустилась в подполье и указала матери что там Оно, это «Нечто». Это была тарелочка с малым количеством воды, в котором лежал кусочек мяса. Вода уже, естественно, испарилась и мясо начало ссыхаться, и когда оно должно было ссохнуться — тут нам бы и пришли «кранты». Но так как она это обнаружила и обезопасила, то мы остались живы. Все эти истории со мной, знакомыми, друзьями, окружающими меня, с родственниками… Вот, например, Олег и Женя Лищенко их смерть, по-моему, очень крепко Полюбила. Женя уже там… Олег с сердцем по реанимациям постоянно болтается. Да все, что происходит сейчас вокруг, рождает достаточно стойкое ощущение, что «запредельность», выражаясь языком Ю.Мамлеева, неподалеку, она существует постоянно напоминает о себе. Я это вижу и чувствую, что нам дают понять, что мир движется, нет, не к концу, он дви-жется к опосредованию, к усредненности, к одномерности. Т. е. внешне разнообразие и техническое совершенство — свидетельство внутренней бедности и убожества. Это не шибко оригинальный вгляд, но, мне кажется, так оно и есть. Истина проста и неказиста, незатейлива с виду, а ложь разнообразна и всяко причудливо раскрашена. Она везде и всюду, а чтобы дойти, понять какие-то правильные вещи — нужно делать усилия. А подавляющее большинство людей этого не понимает. И если до них это не доходит посредством каких-то добрых средств, то людей нужно просто-таки заставлять и бить плетьми, чтобы до них дошли какие-то нужные вещи. Большинство людей я бы с удовольствием замочил бы, перестрелял, потому что они настолько глупы и безнадежны, что сами понастроят ГУЛАГи, Израили, бараки и прочие Вавилоны в виде небоскребов с видаками… В связи с этим у меня такое отношение к смерти. Она мне представляется как момент перехода от одной реальности к другой. Если человек умирает за идею, то он… в общем, он переходит, нет он как бы берет новую высоту. А те люди, которые умерли как скоты, отжившие свою убогую жизнь — то они просто переползут от одного корыта к другому. Поэтому те евреи, которых эсэсовцы убивали в концлагерях, должны им еще спасибо сказать, потому что умерли за то, что они евреи, за идею Израиля, земли обетованной, а не так позорно как в еврейских анекдотах. Хотя об этом лучше сказал бы товарищ Борхес… Я не могу точно знать, но могу предположить, что, вполне, вероятно, каждому уготовлена своя смерть, от свой причины, но некоторые люди они выше этого, в силу того, что они взвалили на себя