— А, должно быть, это убийство недалеко от нас, по ту сторону дороги? Я читала… Мы как раз говорили об этом с мужем.
За ее спиной появился мужчина в плавках.
Хальдерс не видел, когда он прошел через зеленые заросли.
— Это рутинная процедура, мы должны опросить всех живущих по соседству. Видели вы или слышали что-то необычное за последние двадцать четыре часа?
— Начиная с какого времени? — уточнил мужчина. — Меня, кстати, зовут Петерсен, — протянул он руку для пожатия.
— И я Петерсен, — улыбнулась женщина и тоже протянула руку. — Дениз Петерсен.
— Хальдерс, — представился Хальдерс.
— Проходите, проходите, — сказал мужчина, и Хальдерс шагнул в душистый туннель, ведущий во внутренний сад. Пол выложен чуть ли не равеннской мозаикой.
— Что-нибудь выпьете? — спросил муж.
Хальдерс пожал плечами, что могло быть воспринято как «нет», но и вполне означать «да».
— Джин-тоник?
— К сожалению…
— Тогда пиво.
— Пиво — с удовольствием.
Мужчина исчез в туннеле, а женщина опустилась в немыслимо сложной конструкции шезлонг, нацепила на нос темные очки и бесцеремонно уставилась на Хальдерса. Он заставил себя не отводить взгляд. На ноге ее балансировала сандалия ярко-красного цвета.
— Я охотно отвечу на ваши вопросы, — приветливо сказала она.
«Не давай волю фантазиям, — мысленно одернул себя Хальдерс. — Пусть хоть немного крови задержится в голове».
Возвратился муж. На подносе стояли три бутылки пива.
15
Позвонил Бенни Веннерхаг. Винтер, увлеченный изучением фотографий, совсем про него забыл.
— Слышал, вы их поймали.
Винтер промолчал, не в силах оторвать взгляд от дерева, за которым лежал труп. Трупа не было видно, но Винтер знал, что он там лежит.
— …тех, кто избил вашу сотрудницу, — продолжил Веннерхаг. — Видишь, все решилось.
— А где ты это слышал?
— Комиссар с годами становится наивным.
Винтер посмотрел на свои руки и вспомнил, как ухватил Веннерхага за шею.
— Меня мучают боли, — напомнил ему Бенни.
— Что?
— Полицейский корпус становится все брутальнее. У меня до сих пор болит шея. Я мог…
— Мне, вероятно, опять понадобится твоя помощь, — медовым голосом произнес Винтер.
— Мне не нравится твой тон. И вообще, отныне я говорю с тобой только по телефону. — Он подождал ответа Винтера и, не дождавшись, спросил: — А в чем дело?
— Пока не знаю… Но возможно, скоро буду знать.
— А если я уеду?
— Не уезжай.
— Ты хочешь сказать, что я не имею права покинуть город?
— Когда ты в последний раз уезжал, Бенни?
— С какой стороны это касается комиссара?
— Ты не покидал город, как ты пышно выразился, уже четыре года.
— Откуда тебе известно?
— Воры с годами тоже становятся наивными.
Веннерхаг засмеялся.
— Хорошо, хорошо… намек понял. Я же знаю, в чем дело. Читать, слава Богу, научили. Но никак не соображу, чем могу быть полезен. Кстати, кто она?
— Кто?
— Убитая, черт подери. Труп. Кто она?
— Мы не знаем.
— Да ладно, Винтер… такого понятия давно нет. Неопознанный труп? Не смеши…
— В твоем мире, может, и нет.
— А это как прикажешь понимать?
Винтеру надоел голос Бенни, и он хотел побыстрее закончить этот разговор. Казалось, даже телефонная трубка дышит жаром.
— Говорю совершенно откровенно — пока не знаем. Поэтому мне и понадобится твоя помощь. И ты мне поможешь. Не так ли, Бенни?
— Если будешь хорошо себя вести.
— Полиция всегда хорошо себя ведет. На том стоим. Люди должны знать твердо — полиция добрая и хорошо себя ведет.
Бенни опять засмеялся скрипучим смехом.
— А все остальные — злодеи и ведут себя плохо… А как Лотта?
— Она рассказала, что ты звонил и скулил.
— Я не скулил. И это для твоей же пользы. То, что ты себе позволил… Жара, конечно, но надо держать себя в руках.
— Больше ей не звони. Держись подальше.
— Подальше не выйдет. Мне же нельзя покидать город.
— Пока, Бенни.
Винтер положил трубку. Рука вспотела. Он встал, снял пиджак и повесил на спинку стула, хотя пиджак не особенно его тяготил — шелковая подкладка, как ему казалось, немного охлаждает предплечья. Развязал галстук и кинул на пиджак. Галстук напомнил ему красиво поблескивающую змею.
В который уже раз он закатал рукава белой сорочки и с тоской вспомнил майку и шорты. Вчера вечером он решил — с шортами покончено. Начинается работа, а на работе нужен привычный панцирь. Он защищает и посылает соответствующие сигналы. Какие, к черту, сигналы? Вчера ночью он говорил об этом с сестрой.
«Ты посылаешь сигналы собственной слабости, — сказала она. — Тот, кто вынужден прятаться в костюмы от „Армани“ или „Хьюго Босс“, не в ладах сам с собой и со своим телом».
«„Бальдессарини“, — поправил он. — „Черутти“. Не „Армани“ и не „Босс“. „Армани“ и „Босс“ — для автомехаников».
Лотта коротко рассмеялась. «Да у тебя это серьезнее, чем я опасалась».
«Неужели нельзя посмотреть надело проще — я просто хочу красиво одеваться? Красиво одеваться, и все».
«Нет, не все, — возразила сестра. — Расскажи».
И он рассказал. Про страх, охвативший его, когда он подобрался к самой сердцевине зла. И чем дальше, тем хуже. Пузырь, постепенно заполняемый страхом. Сознание, что он уже ничего не может сделать со своей жизнью, да и не хочет ничего с ней делать, стало почти невыносимым. Он не способен стряхнуть с себя прошедший день и повесить на спинку стула, как пиджак… принять душ, накинуть халат и подумать о чем-то другом. Этот чертов костюм от «Черутти» тащится за ним даже в постель.
Но и еще кое-что. Может, тут-то и скрывается ответ.
