Он набрал номер, и автоответчик поставил его на очередь. Винтер повесил трубку и нашел номер конторы на Ленсмансторгет. После двух сигналов трубку сняла женщина.
— Добрый день, меня зовут Эрик Винтер. Я комиссар уголовного розыска. Мы расследуем преступление, и мне нужны от вас кое-какие факты. Нет, только факты… Нет! Вам это ничем не грозит! Речь идет о цифрах на квитанц… Да, именно эти… Нет-нет, квитанция у меня в руках… Прошу вас! Слушайте внимательно! Что значат следующие цифры?
Ему наконец удалось втолковать подозрительной работнице почты, где он взял эти цифры.
— Значит, первые две цифры — тип услуги? Ноль один означает внесение денег? А следующие четыре? Да, сразу после ноль один… П-номер? То есть где именно внесены деньги? — Он повернулся к Лене и Карин и, прикрыв рот рукой, сообщил, что собеседница пошла за какой-то папкой. — Да… 2237. Да… Мольнлюке? Точно… Да, эти самые цифры. А после них идут… Что?.. Литра? Литера! И литера… это касса? Вы сказали, касса? Значит, цифры ноль ноль три ноль — это номер кассы, принявшей оплату… То есть вся комбинация цифр означает, что деньги именно за эту квартиру были внесены второго сентября в почтовой конторе в Мольнлюке в определенную кассу? Ноль ноль три ноль? Спасибо…
Он повесил трубку и посмотрел на женщин.
— Сами слышали, — заключил Винтер.
Он как раз направлялся во двор, когда в кармане зажужжал мобильный.
— Винтер.
— Бертиль. Ты где?
— Во дворе. А ты?
— На площадке у квартиры Андерсен.
— Буду через минуту.
Рингмар встретил его на лестнице.
— Ребята Бейера говорят, что в квартире кто-то недавно побывал.
— И что это значит? Когда — недавно?
— По-видимому, в эти последние недели. Уже после ее гибели.
— А откуда они это знают?
Рингмар пожал плечами.
— Волшебники… Что-то там про характер запыления. Подожди, расскажут подробнее. И еще. Кто-то ворошил вещи, а потом постарался уложить их на прежнее место.
— Что-то уж очень неуклюже.
— Да… похоже на ложный след. Или… Женщина… то есть Хелена, по всей видимости, держала свои вещи в порядке.
— Может, кто-то рылся в ее вещах и плевать хотел, заметят это или нет?
— Очевидно, не плевать.
— А ты поговорил со старушкой?
— Да… Она очень переживает. Спрашивала, кстати, о тебе.
— Расскажи коротко, и я пойду с ней побеседую.
— Она в основном беспокоится об этой рыженькой девочке… Йенни. По ее словам, ни о чем больше и думать не может.
— О себе могу сказать то же самое. Естественно… маме уже не поможешь.
— Представляешь, что начнется, когда эта история выплывет наружу?
— Постараемся, чтобы не выплыла.
— Как это?
— Через несколько дней кто-то, возможно, придет в почтовую контору в Мольнлюке, чтобы заплатить очередной взнос. А мы будем на месте.
— О Боже…
— Если мы сейчас вылезем с общегосударственным розыском и начнем хвалиться, что сумели идентифицировать труп — все. Такой возможности не будет.
— Не знаю, что и сказать, — пожал плечами Рингмар.
— Я понимаю, что это не по протоколу и это безумие… но вполне реальное безумие.
— Да… пожалуй. Значит, будем темнить до последнего?
— Почему же темнить? Мы не темним, а продолжаем работать. У нас, как ты понимаешь, появились новые следственные материалы.
— Удастся ли… — с сомнением произнес Рингмар. — Меня удивит, если еще не подъехала команда с ТВ или кто-то из журналистов.
Они прокрутили все возможные базы данных, и свои и центральные, — имя было теперь известно. Хелена Андерсен. Начинался новый оборот следствия — теперь на других, более понятных условиях.
«Через несколько дней мы объявим ее имя и опубликуем снимок, где она еще жива. С девочкой. Есть и фотография девочки. Если это не принесет результата, значит, мы имеем дело с самыми одинокими людьми на планете. Они жили, существовали… и ничего, кроме имен, никому не известно. Но все равно — где-то они получали средства на жизнь. На работе? Или социальную помощь… Что-то должно проясниться.
У нее был телефон — на тумбочке, рядом с фотографией. Значит, можно получить список разговоров — входящих и исходящих. Раз у нее был телефон, следовательно, она с кем-то разговаривала».
31
Винтер позвонил в Почтовый банк. Оказывается, у них есть специальное отделение, занимающееся «полицейскими делами». Ответил мужчина. Винтер представился и объяснил, в чем дело.
— Безнадега, — небрежно произнес тот.
— Простите?
— Извещения уничтожаются через две недели. Вы же сказали, что квартплата внесена больше трех недель назад?
— Сказал.
— Безнадега. Мы уничто…
— Что значит — уничтожаем?
— Вам не известно, что означает слово «уничтожать»? — В голосе собеседника явно прозвучали издевательские нотки. — Бумаги прекращают свое существование и отправляются в мир иной.
— Ну вот что, — разозлился Винтер. — Ваш чиновничий гонор можете сунуть себе в задницу. Мы расследуем убийство, и если вы толково и подробно не ответите на мои вопросы, будьте уверены — я найду способ заставить вас это сделать. Итак: как уничтожаются ордера?
— Их режут на полоски в шредерах, — изменил тон чиновник.
— Через две недели после получения?
— Иногда через несколько дней. Зависит от нашей нагрузки.
— И что за смысл тогда вообще их собирать?
— Сам удивляюсь. У нас просто нет места для этой макулатуры.
— Значит, все же есть надежда, что какой-то ордер остался неуничтоженным?
— Три недели? Вряд ли. Если не попал куда-то в самый низ или у нас людей не хватало…
Он замолчал, как будто ему пришла в голову какая-то мысль. В трубке слышался шум, похожий на шорох ветра, гуляющего на просторах между Стокгольмом и Гетеборгом. Уже начались первые осенние штормы…
— Последнюю неделю у нас было очень мало людей… так что, может быть… Ну-ка, скажите еще раз — когда и где внесены деньги? Я знаю, что в Гетеборге, но в какой конторе? Пишу… номер счета… сумма… номер квартиры.
