спросила она. — Не помню… А я была в городе? Наверное, неправильно набрала номер. Да-да, что-то было… Трубку взял ребенок, а потом подошла женщина… Куда я звонила? По-моему, зубному врачу. Да, пожалуйста, вот его номер».
Они проверили — номера Хелены Андерсен и стоматологической поликлиники отличались одной цифрой.
— Проверь ее, — на всякий случай сказал Винтер Меллерстрёму.
Стопка рисунков Йенни становилась все тоньше, и он продолжал с ними работать. Часть рисунков оказалось трудно истолковать, другие были более ясными и подробными. Наверное, это не зависит от возраста. Скорее, от настроения. Или усталости.
Мотив все время возвращался: машины и лодки, лица в окнах. Лес… или просто несколько деревьев, определить трудно. Дорога — чаще коричневая, иногда черная. Солнце и дождь… как правило, одновременно. На всех рисунках события вне дома. Дома ей, наверное, было скучно. Интерьеры ее не интересовали.
Он рассматривал очередной рисунок. Дом с крутой крышей. На самом верху — датский флаг.
Датский флаг. Белый крест на красном поле. Дом стоит на лугу — трава изображена несколькими зелеными штрихами. Стены белые.
Он просмотрел остальные рисунки и нашел еще один с датским флагом.
Итак: два рисунка с датским флагом.
Больше двадцати с лодками.
На трех рисунках за рулем машины сидит мужчина с торчащей вперед черной бородой.
Он положил «датские» рисунки рядом и остолбенел. Вместо привычного «Йенни» рисунок подписан «Хелена». Он перевел взгляд на второй — «Йенни». Винтер проглотил слюну и стал быстро пересматривать рисунки. Один из «автомобильной» серии тоже подписан Хеленой. Такой же, как и остальные, почти никаких отличий. Пять рисунков с лодкой. Подпись точно такая же, сделанная неумелой детской ручонкой. Тот же мотив, такое же, на его дилетантский взгляд, исполнение.
Ему стало жутко.
Он встал и потянулся. Тело болело от неудобного напряженного сидения. За окном шел дождь. С сухим треском проехал мотоцикл, вызвав возмущенную реакцию чаек.
Что-то еще… на что-то еще он обратил внимание, рассматривая эти рисунки. Мысль мелькнула, но не задержалась в голове. Отметил боковым зрением и тут же забыл. Он вернулся к столу, где лежали рассортированные листочки. Раз, два, три, четыре, пять, шесть… семь… Вот… вот эта дорога, идущая на рисунке снизу вверх… Это наверняка дорога, она огибает деревья и кончается у дома с дверью и окном, но без крыши.
Вот еще один с дорогой. Дом без крыши, слева от двери — окно. Дом наверное, тот же самый. А вот это что, справа от дома? Прямоугольник, перечеркнутый косым крестом. Он вернулся к первому рисунку. Прямоугольник был и там — еле заметный, карандаш затупился.
Ветряная мельница, подумал он. Она нарисовала ветряную мельницу.
Оба рисунка были подписаны «Йенни».
— Я принесла корзину, — сказала Ангела.
— А разве сегодня пятница?
— Пятница, вечер, двадцать часов ноль-ноль минут.
— Тем более я не могу позволить тебе стоять в прихожей.
— Можешь выйти и встретить.
— И пропустить соло трубы? Оно только началось!
— Красиво.
— Заходи скорее, пока не кончилось.
— Ты удивился, что я пришла?
— Да нет… я только…
— Сидел и работал? Или думал? Забыл, что я должна прийти?
— Все так и не так…
— И что это значит?
Он не стал отвечать. Вышел в прихожую, взял у нее корзину, поставил на пол и помог ей раздеться. Пальто было тяжелым, приятно пахло ее духами и улицей.
— Давно я здесь не была…
— И я тоже, — сказал Винтер.
— Это я поняла.
— Разрешите? — Винтер взял ее за руку и вывел на середину деревянного пола, отбрасывающего теплые лаковые блики от торшера.
— Это еще что такое? — Она откинула голову и внимательно посмотрела ему в глаза.
— Дональд Бёрд.
— Я имею в виду не музыку… Ты решил потанцевать? Это сюрприз.
— Жизнь полна сюрпризов…
— Ты что — выпил?
— Попрошу молчания… — Они сделали несколько па, а когда Бёрд закончил соло и вступил саксофон Колтрейна, он резко повернул ее направо и прижал к себе.
— А если я не хочу танцевать?
— Shut up…[20]
Он не мог вспомнить, когда танцевал в последний раз. Пятничный вечер начинается совсем неплохо. Танцы… Она принесла вино, лангустов…
— Тебе хорошо так же, как и мне… — шепнул он ей в ухо.
— Shut up…
Они танцевали, пока не кончилась музыка. Потом пошли в кухню. Он начал готовить коктейль.
— Когда ты в последний раз пил сухой мартини? — спросила она.
— Лет пять назад… Stirred or shaked?
— Shaked of course, not stirred.[21]
— О’кей… если удастся.
Она внимательно посмотрела на него. Лицо заострилось, бледный. Под расстегнутым воротом сорочки рельефный рисунок сухожилий. Он поднял голову и улыбнулся.
— Ты что-то празднуешь, Эрик?
Он отложил серебристый шейкер.
— Наоборот.
— Как это?
— Нужна смена обстановки… что-то другое.
— Что-то, кроме… кроме того дикого случая, с которым ты работаешь?
— Да, пожалуй… Что-то яркое и сверкающее, — кивнул он на шейкер.
— Тогда наливай.
Он налил, и они выпили по глотку.
— По-моему, замечательно. Холодный и сухой.
— Не слишком много вермута?
— Может быть… но все равно замечательно.
— Ты снобка.
— А ты что скажешь?
— Мог бы быть посуше.
— Но так тоже хорошо… по-другому, но хорошо.
— Да…
— Накроем стол и поговорим о прошедшей неделе?
— О твоей неделе, — сказал Винтер.
— О моей… но выговориться-то надо в первую очередь тебе.
