пошел налево, и стало попятно, что они возвращаются к своим.
Было уже совершенно темно, когда, опять никого не встретив, за исключением все тех же двух коз, смутно белевших на краю запомнившейся лужайки и сквозь сон испустивших слабое блеяние на неясный шелест двух пар парусиновых туфель, усталые пешеходы различили черные очертания первых каменных хижин вымершего поселка. Миновав их, Хосе громко засвистел, и почти сразу ночную улицу откуда-то слева прорезал ослепительный свет автомобильных фар, превративший пустой дом. в который уперлись лучи, в искусно выполненную театральную декорацию.
Кириллов встретил их очень буднично, словно они ходили в какой-нибудь магазин по соседству.
— Вернулись не солоно хлебавши,— успел проговорить Лукач, пока они с Хосе усаживались, а шофер запускал мотор и выбирался на шоссе, где сразу прибавил газу.
Сдержанно, почти не жестикулируя, Хосе минут двадцать отчитывался перед Кирилловым, а кончив, повернулся к световым снопам, прыгающим перед машиной по выбоинам дороги.
— Даю вам слово вкусно и до отвала накормить у себя,— сказал Кириллов.— Кажется, этим исчерпывается вся приятная часть информации: Хосе принес неутешительные вести. Партизанская группа, в которую мы вас направляли, была третьего дня окружена в горах и уничтожена двумя ротами guardia civil. Эта «гражданская гвардия» сохранилась в неприкосновенности со времен Альфонса Тринадцатого, вы, вероятно, слыхали о ней. Ускользнуть и укрыться в ближайшем населенном пункте удалось всего человекам тридцати, однако уже на следующий день всех иностранцев выловили и перестреляли. Что со вторым, гораздо большим, отрядом, расположенным глубже в тылах противника,— мы и его думали подчинить вам — Хосе сколько-нибудь точно узнать не смог, но в обоих поселках, где он побывал, говорили о недавнем сражении с применением фашистами горной артиллерии. Насчет же третьей группы, так она, как вы уже знаете, была разгромлена еще до вашего приезда. Придется вместе с вами поразмыслить, как действовать дальше.
Наутро, едва Лукач принял, увы, холодный душ, в дверь постучали. Вместе с заспанным Кирилловым в номер вошел небольшого роста человек, с подчеркнутой выправкой и очень приятным, даже красивым, лицом.
— Рад с вами познакомиться, товарищ Лукач. Позвольте представиться: майор Ратнер. Состою порученцем при советском военном атташе в Испании комбрига Гореве. Он просит вас по возможности тотчас же спуститься к нему, пока он не выехал в Хунту обороны.
Через несколько минут все трое уже входили в гостиничные апартаменты Горева. Он по-английски говорил по телефону, но на секунду прикрыл ладонью трубку и повел подбородком:
— Прошу садиться.
Из кресла в белом матерчатом чехле Лукач незаметно разглядывал Горева. Продолжая разговор, комбриг уставил отсутствующий взор в возвышавшийся на подоконнике серовато-зеленый кактус.
Внешность Горева располагала к нему уже тем, что он был очень молод. Если самому Лукачу шел сорок первый, то Горев выглядел лет на шесть-семь моложе. Близко знавший по гражданской войне многих из ее героев, достигших теперь высоких командных постов, Лукач в своих нередких встречах с ними имел возможность заметить, как отличается от них, в большинстве своем лично очень способных, следующее поколение советских военачальников. И разница была не только в общей и специальной подготовленности или в освоении иностранных языков, но еще и в несравненно более широком кругозоре, и даже в том, о чем пока еще не принято было упоминать, но что никак нельзя было не ценить при общении,— в воспитанности.
Горев был высок, худ, обладал примерной военной подтянутостью. Острое волевое лицо его кроме нескрываемой озабоченности выражало еще и работу мысли.
На столе между ним и телефонным аппаратом лежала великолепная трубка с модным прямым и длинным чубуком и жестяная, с яркой наклейкой, коробка знаменитого «кэпстена». Положив изящно изогнутую телефонную трубку на высокую вилку аппарата и взяв курительную, Горев большим пальцем умял в нее щепоть волокнистого, пахнущего медом светло-желтого табака, чиркнул спичкой и, раскуривая, держал над ним, пока она не догорела до конца. С видимым наслаждением набрав в рот благоуханного дыма, он выпустил его и пересел к Лукачу.
— Жалею, что мне с опозданием доложили о вашем прибытии и я не смог предотвратить бесполезную трату вашего времени. Скажите, однако, прямо, каковы ваши общие впечатления о географической, так сказать, пригодности тех мест для развернутого партизанского движения?
— Я видел немного,— отвечал Лукач, шестым чувством ловя настороженное отношение к его словам сидящего сзади Кириллова и потому слегка волнуясь,— а сверх того партизанил-то я лишь вначале, и за Уралом, а затем служил в регулярных частях.
— И все же?
— Ну прежде всего, здесь нет тайги — главного надежного укрытия, а также декорации для партизанского маневра. Там, куда меня водили, воробью не спрятаться, не то что человеку. Но ведь леса в Испании есть?
— Они как парки. Того, что у нас называется лесом, и в помине нет. В горах, правда, хватает незаселенных и даже нехоженых мест, но партизанам там не прокормиться. Да и делать нечего. Ходить оттуда на акцию куда-нибудь за пятьдесят километров — чистая бессмыслица: туда и обратно за двое суток не обернуться. Не надо и про авиацию забывать. На безлесных склонах она и овцу засечет. По моему скромному мнению, условий для ведения сколько-нибудь успешной партизанской войны в современной Испании нет, и распылять на нее и без того недостаточные командные кадры недопустимо. Иное дело — диверсионные группы, но это особый разговор. Вы, кстати, в каком звании?
— Комбриг запаса. Однако от армии я не оторвался. Меня часто приглашают инспектировать кавалерийские соединения.
— Комбриг, так сказать, в переводе на испанский — генерал. Вот меня, например, здесь именуют — хенерал Гореф. Значит, и вы — хенерал Лукач. Короче, считаю необходимым немедленно направить вас в распоряжение альбасетских воевод. Там вы принесете несравнимо большую пользу, чем где-то поблизости от Мадрида, ползая ящерицей по голым камням. А месяца через полтора сможете ввести в бой вами же организованную и подготовленную войсковую единицу. Согласны?
— Есть, товарищ комбриг.
— Меня зовут Владимир Ефимович. На этом мы с вами простимся. Генерал Миаха встает рано и, пожалуй, заждался.— Он повернулся к Ратнеру, которому что-то нашептывал Кириллов.— Попрошу вас обеспечить генералу завтрак и исправную машину. Желаю успеха,— протянул он руку Лукачу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
