Макамы

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Когда в Сарийе[200] мы были в доме вали[201], вошел к нему юноша, распространявший вокруг себя аромат шафрана. Все бывшие в зале сразу вскочили, на почетное место его усадили, а спросить его имя мне помешала робость. Юноша заговорил, обращаясь к вали:

— Ну как, приложил ты старание, чтобы выполнить вчерашнее обещание, или оставил его забытым, забвенным?

Вали ответил:

— Упаси меня Боже о нем забыть, но мне помешала в этом деле причина, которую нельзя объяснить и рану которой не излечить.

Юноша возмутился:

— Послушай-ка, слишком ты это дело затянул! Я вижу, твое «завтра» все равно что «сегодня», а «сегодня» все равно что «вчера». Словно дерево ал-хилаф[202] твой ответ: цветы красивы, а плодов-то и нет!

Тут я прервал его:

— Да сохранит тебя Бог! Не Александриец ли ты?

Он ответил:

— Пусть Бог и тебя сохранит и твою отменную догадливость укрепит!

Я обрадовался:

— Добро пожаловать, повелитель красноречивых, предмет желаний всех благородных, учтивых! Я тебя повсюду искал, наконец нашел — за крыло поймал!

И мы отправились из ас-Сарийи и шли вместе, пока меня плоскогорье не поманило, а его низина не поглотила. Настал расставанья нашего срок: пошел он на запад, я — на восток. И сказал я ему вслед:

Ах, узнать бы мне, как живет мой друг,
Чья огромна слава, да мал карман.

Вчера со мною он ночь провел,
А где приют ему нынче дан?

Проклятье бедности злой: она
На него накинула свой аркан.

Пусть назначит Халаф[203] царя над ней
И покончит с нею его фирман[204]!

ТАМИМСКАЯ МАКАМА (сорок восьмая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Меня назначили управлять одним из вилайетов[205] Сирии, а вазиром туда назначен был Сад ибн Бадр из племени фазара, что зря не растратит ни динара; начальником почты — Ахмад ибн Валид, он своей честностью знаменит; жалобы разбирал Халаф ибн Салим, которого мы за справедливость хвалим; назначили в диван переписки араба из племени саваба, сирийца поставили над казной, чтобы оплошности не допустил ни одной.

И стал этот вилайет средоточием людей благородных и местом, где они останавливаются. Прибывали они туда один за другим, так что в глазах рябило и в сердце не хватало места для всех.

Среди прибывших туда был Абу-н-Нада ат-Тамими, но ничьи глаза на нем не остановились и ничьи сердца ему не открылись. Вошел он однажды ко мне, и я по заслугам его оценил, в центре зала его усадил и затем спросил, на что устаз[206] уповает и как его жизнь протекает.

Он огляделся вокруг и сказал:

— Среди утрат, в унижении, среди низких, в презрении — так моя жизнь течет, а люди вокруг — словно ослиный помет: удача понюхает их — они смердят, хочет помочь им — а они не хотят. Клянусь Богом, поглядел я на них — и что же? Только лицом и одеждой они на людей похожи!

И закончил такими стихами:

О мой Сиджистан, ты лучшее в мире место,
Пусть милость Божья дождем на тебя прольется!

И если мне суждено тебя вновь увидеть
И в дальнем пути верблюдица не споткнется —

Найдется ли замена тому, кто умер,
И жизни былой, которая не вернется?

ВИННАЯ МАКАМА (сорок девятая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Был я в молодости кроток нравом и поведением, тверд в суждениях и не заслуживал осуждения. Весы своего ума я держал в равновесии, знал, когда оставаться серьезным, а когда куролесить. Завел я себе друзей, одних — для сердечного общения, других же — для развлечения. Дни я для дела предназначал, а ночи за чашей коротал.

Однажды вечером собрались у меня друзья закадычные, к беседе привычные, острословы отличные. Звезды чаш мы по кругу пустили, пили и все кувшины опустошили. И тогда подумалось нам: надо кровь отворить большим бурдюкам. Мы выпустили душу одного из них, и он остался словно раковина, жемчужины лишенная, или город, от жителей опустошенный. Когда обнаружили мы подобное положение, потянули нас злонамеренные побуждения в дом торговки вином.