не столько «Я» Гиппиус, сколько ее восприятие субъектности, в котором и заключается собственная авторская стратегия писательницы.
В данной главе я утверждаю, что Гиппиус была своеобразным гендерным философом, полемизировала с мыслителями своего окружения и пользовалась теми же мифами и концепциями, которые использовала ее культурная среда в целом. Историческим контекстом философии Гиппиус является весь гендерный дискурс символистской эстетики, а также социальные и революционные настроения в общественной жизни России. Сюда входит в первую очередь активное женское движение первого десятилетия XX века. Политическая активизация женщин также принуждала тех из них, кто принадлежал к элитной культуре, определить свою позицию в борьбе за равноправие. Как известно, Гиппиус отрицательно относилась к женскому движению и не поддерживала требования равноправия женщин (ср. гл. 3). Тем не менее в творчестве Гиппиус можно найти не только ее собственную гендерную философию, но и многие открытия, которые совпадают с феминистскими взглядами. «Возможный» феминизм Гиппиус неоднократно отмечался исследователями[193]. Ниже я рассматриваю, как феминистская концепция Гиппиус сконструирована, какие идеи в нее входят и, наконец, каким образом «феминизм» Гиппиус связан с ее собственной позицией как автора и женщины в русском символизме.
До сих пор Гиппиус не рассматривалась как создательница гендерной философии. Возможно, это связано с тем, что идеи и концепции мыслителей женского пола не принято называть философией. Другой причиной является, по-моему, то, что тексты Гиппиус минимально отличаются от господствующего дискурса. Только внимательное чтение ее эссеистики и художественного творчества позволяет различить, как она чуть заметными движениями «расшатала» гендерный порядок, не повторяя рассуждений господствующего дискурса. Такая стратегия обеспечивала ей почетную позицию в своем кругу. Эта же стратегия также способствовала занятию авторской (субъектной) позиции в символистском дискурсе, несмотря на принадлежность к женскому полу. То, что Гиппиус создала оригинальную гендерную философию, в исследовательской литературе пока недостаточно ясно определено. Во многом это объясняется тем, что вместо исследования ее мыслей и идей ученые сосредоточиваются на обсуждении ее литературного образа и поведения, а также ее сексуальности.
Так как для символистов было характерно обсуждать одни и те же (философские, эстетические, религиозные и т. д.) проблемы синхронно в произведениях разного жанра, я считаю уместным рассматривать вопрос о женском творческом субъекте, основываясь на выборе стихотворного и эссеистического материала. В данной главе предпринята попытка рассмотреть гендерную философию Гиппиус на основе статьи «Зверебог» (1908)[194]. Кроме «Зверебога» материалом служат также и стихотворные тексты, идейно созвучные статье [195]. Выбраны именно такие стихи, в которых поднимаются те же вопросы, что и в «Зверебоге». В этом смысле стихи предлагают дополнительную информацию по интересующей теме. Стихи Гиппиус являются нередко аллегоричными; за поэтическими образами можно обнаружить философские, религиозные или эстетические установки, которые в данной связи открывают новые аспекты идей, представленных в статье «Зверебог». Выбранные стихи являются авторефлексивными, и в них поднимаются темы творчества и фемининности.
За исключением М. Паолини «Мужское „Я“ и „женскость“ в зеркале критической прозы Зинаиды Гиппиус» (Паолини 2002), исследователи гендерных аспектов жизни и творчества Гиппиус почти не обращали внимания на статью «Зверебог», хотя она занимает центральное положение в конструировании гендерного мышления Гиппиус. Главное внимание статьи обращено на вопрос о возможности существования женского (творческого) субъекта. Таким образом, «Зверебог» превращается в декларацию ее личной позиции в гендерном дискурсе своего времени и своего окружения. «Зверебог» также раскрывает загадки социального поведения автора[196]. В данной главе я покажу, что статья «Зверебог» содержит анализ гендерного порядка символистского эстетического дискурса, а также программу его изменения. Глава начинается с обсуждения «Зверебога» как полемики Гиппиус с книгой «Пол и характер» Отто Вейнингера[197]. Как и М. Паолини (Паолини 2002, 285), я считаю, что «Зверебога» можно рассматривать как попытку оправдания собственной литературной позиции. Более того, данная статья оказывается важным текстом, содержащим в себе многие открытия в области теории гендера. Эти открытия я рассматриваю отдельно в главках под заголовками «Эссенциализм / конструктивизм», «Данте и Беатриче: позиции субъекта и объекта», «Зверебожественность» — бинарность репрезентации
Статья «Зверебог» как ответ на «Пол и характер» Отто Вейнингера
Статья «Зверебог» Зинаиды Гиппиус, вышедшая в журнале «Образование»[198] в 1908 году, начинается с указания на книгу Отто Вейнингера «Пол и характер» (о ней шла речь в гл. 3), но выходит за рамки критического отзыва, превращаясь в многостороннее обсуждение «проблемы пола» в философско-эстетическом и социальном контексте раннего модернизма. На поверхности «Зверебога» Гиппиус обсуждает книгу и идеи Вейнингера, но при этом она принимает участие в дискуссии о поле и гендере в эстетике и практике русского символизма [199]. Отклик Гиппиус на книгу Вейнингера можно, таким образом, прочитать как отклик на гендерный дискурс ее собственного окружения. Исходя из теории Вейнингера, Гиппиус выдвигает тезис, согласно которому женщина является объектом. Затем она рассматривает, какие последствия в социальном мире имеет такая ситуация. Положение женщин в социальном мире, по замечанию Гиппиус, «вырастает вместе с культурой» (Гиппиус 1908, 21). Решение проблемы неравноправия лежит, по мнению Гиппиус, в идеале андрогинности, который во многом совпадает с вейнингеровским пониманием слияния «М» и «Ж» в каждом индивиде. Это совпадает с тем, что было сказано об андрогинности выше (гл. 4), — основой конструирования собственной позиции и гендерной философии Гиппиус является именно идеал андрогинности, который неоднократно исследовался в научной литературе (Matich 1979-а и 1079-b, Паолини 2002, Nixeux 2002)[200]. Идеал андрогинности встречается у Гиппиус довольно рано (например, в статье «Влюбленность» 1904 года), и он остается основополагающим в ее философии до конца жизни, о чем свидетельствует, например, поэма «Последний круг и новый Данте в аду», имеющая автобиографический подтекст. В поэме лирический субъект говорит:
Идеал андрогинности кристаллизируется в философии Гиппиус в первое десятилетие XX века, и, на мой взгляд, именно труд Вейнингера заставляет Гиппиус ясно сформулировать свои мысли о женщине, бисексуальности, субъектности и творчестве. По сравнению со статьей «Влюбленность» (1904) в «Зверебоге» термин «андрогинность» теряет центральное положение, на его месте появляется вейнингеровская идея «бисексуальности» вместе с его концепцией «М» и «Ж». Как я покажу ниже, Гиппиус придала им новое значение. В статье «О любви» (1925) Гиппиус утверждает, что Вейнингер говорит ясно те «слова, которые остались недоговоренными у Соловьева» (Русский эрос 1991, 192)[201]. В «Зверебоге» она пишет, что нашла у Вейнингера подтверждение своим мыслям, возникшим еще до знакомства с его книгой (Гиппиус 1908, 19)[202]. Однако, по мнению Гиппиус, книга Вейнингера, «человека почти гениальных способностей», содержит много положительного, но вызывает и острую критику:
