словами, она должна завершить свою самореализацию... [...] Говоря кратко, созревание и возмужание мальчика представляют собой не что иное, как сексуальные изменения его инициального эмоционального отношения к женщине, независимо от самого объекта, тогда как от девочки требуется, чтобы задолго до сексуализации своего отношения к «тотальному объекту» ею была произведена идентификация с первым объектом, проинвестированным либидо – со своей матерью»[54].
Наконец, третий пробел состоит в более чем систематическом игнорировании вопроса идентичности, даже когда появляется насущная необходимость его разрешить, особенно в связи с проблемами самоидентификации, а для девочки – идентификации с матерью. Так, например, классические интерпретации женской гомосексуальности до последнего времени исключительно связывали с проблемой фиксации на матери, ограниченно принимая во внимание данные по этому вопросу, которые сегодня весьма далеки от того, чтобы подтверждать убедительность таких предположений. Процесс формирования идентичности протекает для девочки через стадию самоидентификации с матерью. Как бы это ни было банально, необходимо признать, что недостаточно простой принадлежности к тому же полу, что и мать, чтобы процесс идентификации исходил от самой дочери. Но концентрация предположений в измерении идентичного рискует привести к замалчиванию другого измерения, симметричного, а именно той идентициональной работы по дифференциации, которая необходима, чтобы дочь могла выстроить себя не по образу и подобию
Однако идентификационное измерение особенно важно для дочери, которая в противоположность мальчику должна, чтобы стать самой собой, отделиться от идентификационного объекта
Вопрос о разделении крайне редко становится центральным в психоаналитических построениях. В Соединенных Штатах детский психиатр Маргарет Малер сконструировала вокруг этого понятия теорию развития ребенка, согласно которой ребенок сначала находится на стадии, где познает симбиоз, а затем следует фаза отделения, которую она назвала «разделение-индивидуация». Наконец, совсем недавно американский психоаналитик Джессика Бенджамин вновь подвергла проработке проблематику идентичности в психоанализе, проникнув в неизведанное прежде пространство «взаимного узнавания, то есть насущной необходимости не только вновь узнать, но и быть узнанным другим», что позволяет определить разницу между «идентификационной любовью» и «любовью эдиповой».
Это проникновение добавляет фрейдовской теории дополнительное измерение, внутреннее по отношению к эдиповой стадии индивидуального развития: оно касается выстраивания идентичности и узнавания, соответствующего дифференционным процессам. Однако, если необходимо принять в расчет, что внутри этого идентиционального измерения существует определенное разделение между процессами идентификации и дифференциации, то мы затрагиваем скорее специфически женскую проблематику. Так как это нечто большее, чем просто борьба за самопознание, которая не ограничивается мужской идентификацией, – женщины «должны столкнуться с парадоксальной необходимостью отделиться от своей матери и одновременно идентифицироваться с ней», как полагает Д. Бенджамин.
Чтобы приблизиться к точному восприятию и пониманию специфических проблем, возникающих в отношениях дочери и матери, недостаточно просто быть женщиной, помимо этого нужно избегать идеализации женственности и добровольно пожертвовать ради стремления познать и понять желанием защитить привычные представления, столь почитаемые, в том числе и на политическом уровне. Это означает признание, что феминизм, в противоположность тому, что можно было бы об этом подумать, далеко не всегда стоял у истоков открытий, касающихся реальности женского существования. В свете того, о чем было сказано выше, можно заметить важность следующего предположения: «Субъективно девочка развивается не вопреки матери, и тем более подавляющему влиянию патриархальных представлений, а скорее как мать и совместно с матерью. [...] Ребенок-девочка из-за принадлежности к тому же полу с самого своего рождения живет в более легкой эмоциональной ситуации. Она начинает свою эмоциональную жизнь во взаимоотношениях с такой же, как она сама, с союзницей»[56]. Но когда в дальнейшем ей придется столкнуться с необходимостью выбирать между «подавляющим влиянием патриархальных представлений» и «взаимопожиранием матриархальных отношений», еще неизвестно, что окажется хуже.
Непризнание идентициональных проблем, с которыми приходится сталкиваться девочкам, становится тем более очевидным, когда чувство собственной самости, напрямую связанное с процессом отделения себя от другого, проявляется, подчеркивала в свое время Маргарет Малер, «как прототип в высшей степени индивидуального внутреннего переживания, которое чрезвычайно сложно, и может быть, его вообще невозможно проследить в ходе проводимой аналитической работы, причем, как в результате наблюдения, так и в ситуации психоаналитического воспроизведения. Это чувство гораздо проще определить, когда оно сильно угнетено, чем в нормальных вариантах развития»[57]. В Европе для этого необходимо обратиться скорее к практикам, которые длительное время оставались маргинальными (в Англии это Доннальд Винникот, во Франции – Альдо Наури), чтобы обнаружить интерес к исследованию тех опасностей, которые вызывает ситуация слияния матери с маленьким ребенком. На более поздних стадиях развития, до подросткового и даже до взрослого возраста, изучение последствий этой ситуации мы встречаем разве что у немецкого психоаналитика Алис Миллер или французских психоаналитиков Кристиана Оливье и Франсуазы Кушар. В своих работах они акцентируют внимание на серьезности психических патологий, которые возникают из-за длительного удерживания ребенка, причем гораздо дольше детского возраста, добавляем мы, если речь идет о дочери, в отношениях недостаточного отделения от матери[58].
Именно в них мы вновь сталкиваемся с вопросом исключенного третьего: он один в конечном итоге может воспрепятствовать «смешению идентичностей» и вскрыть причины бесконечно длящейся патологии и тех явлений, которые способны производить в некоторых случаях болеутоляющий эффект, а иногда даже казаться желанными, как, например: «телепатический, если даже не бессознательный обмен, естественная взаимная склонность доверять друг другу все свои мысли или чувства, обмениваться одеждой». Какой бы ни была форма, которую, как мы видели, может принять этот третий (нет никаких оснований обращаться к архаичным образам авторитарного и подавляющего отца, кроме случаев путаницы между функцией и ее выполнением в конкретных обстоятельствах), необходимость его присутствия остается очевидной, и особенно в последнее время, когда призрак материнского всемогущества обретает возможность своего воплощения в действительности благодаря достижению медицинского прогресса.
Третий участник, как напоминает Пьер Лежандр, является тем, кто «заставляет действовать дифференциальный императив, то есть воплощает на практике логику изменчивости, опираясь на сходство и различие». Если же третий отсутствует, то «как только дифференциальный императив оказывается полностью заблокированным, может возникнуть проблема безумия».
Итак, необходимы идентичность, дифференциация, наличие третьего, избегание инцеста и проблематичных ситуаций, создаваемых экстремальными матерями (слишком матерью, или слишком женщиной). Если «хорошие матери» существуют только в воображении людей, идеализирующих семью, еще меньше можно ожидать, что существуют взаимоотношения между матерью и дочерью, которые, несмотря на специфические трудности, все время сохраняются неизменными.
Но существуют удовлетворительные отношения, которые неизбежно и постоянно изменяются.
Необходимым условием для этих отношений является то, что они не должны исключать ни отца, ни дочери, ни матери, то есть третий в них никогда не должен становиться «лишним».
Библиография
