отпущу своих сорванцов. Разумеется, они не огорчатся, и мы пойдем ко мне.
— Да не стоит, право,— проговорил доктор, обернувшись к ученикам, которые следили с живым интересом за всеми подробностями этой сцены.— Я отнюдь не хочу мешать и тем более прерывать занятия твоих славных ребятишек!… Если хочешь доставить мне удовольствие, позволь посидеть рядом с тобой, пока ты будешь продолжать урок.
— С удовольствием,— согласился Маляриус,— но, по правде говоря, сейчас у меня душа не лежит к геометрии, и раз уж я обещал распустить их по домам, то теперь нельзя нарушать слова! Впрочем, есть выход из положения. Если господину Швариенкроне будет угодно оказать честь моим ученикам и проверить их знания, то потом их можно будет освободить.
— Чудесная мысль! — сказал доктор, заняв место учителя.— Решено! Я выступлю в роли инспектора! Скажите, а кто у вас лучший ученик?
— Эрик Герсебом! — дружно ответили пятьдесят звонких голосов.
— Прекрасно, Эрик Герсебом, подойдите-ка, пожалуйста, сюда.
Двенадцатилетний мальчик с задумчивым лицом и сосредоточенным взглядом поднялся с места и приблизился к кафедре. Смуглая кожа, темные волосы и большие карие глаза резко выделяли его среди белокурых, голубоглазых и розовощеких сверстников. Он не был скуласт и курнос и не ходил вразвалку, как большинство детей в Скандинавии. Одним словом, своей внешностью этот мальчик заметно отличался от своеобразного и ярко выраженного скандинавского типа, к которому принадлежали его товарищи.
Так же как и они, Эрик Герсебом ходил в костюме из грубого сукна, какие носят обычно крестьяне бергенской округи. Но мягкие черты лица, небольшая, хорошо посаженная голова, природное изящество движений и непринужденность манер — все подчеркивало в нем иностранное происхождение. И пожалуй, любого психолога эти особенности поразили бы не меньше, чем доктора Швариенкрону. Но ему показалось неудобным так долго разглядывать мальчика, и он приступил к «экзамену».
— С чего же мы начнем? Может быть, с грамматики? — спросил он.
— Как будет угодно господину доктору,— скромно ответил Эрик.
Доктор задал ему два несложных вопроса по грамматике. Отвечая на них, мальчик, к его величайшему удивлению, приводил примеры не только из шведского, но и французского и английского языков.
— Разве ты обучаешь их и французскому, и английскому? — обратился доктор к своему другу.
— А почему бы и нет? К тому же я знакомлю детей еще с основами греческого языка и латыни. В чем не вижу вреда,— ответил Маляриус, полагавший, что усвоить одновременно три или четыре языка так же легко, как и один.
— Я тоже,— сказал доктор, улыбаясь. И он открыл наудачу том Цицерона[3], откуда Эрик Герсебом свободно перевел несколько фраз.
В отрывке речь шла о цикуте[4], выпитой Сократом. Маляриус посоветовал доктору спросить, к какому виду растений относится цикута. Эрик, не задумываясь, ответил, что она принадлежит к семейству зонтичных, к роду многолетних болотных и водных трав. От ботаники перешли к геометрии. Эрик великолепно доказал теорему о сумме углов треугольника. Доктор все больше и больше удивлялся.
— А теперь обратимся к географии,— сказал он.— Назовите мне океан, который омывает Скандинавию, Россию и Сибирь.
— Это Северный Ледовитый океан,— ответил Эрик.
— А с какими океанами он сообщается?
— С Атлантическим — на западе и с Тихим — на востоке.
— Не назовете ли вы мне два или три наиболее значительных порта на Тихом океане?
— Я могу назвать Иокогаму в Японии, Мельбурн в Австралии, Сан-Франциско в штате Калифорния.
— Итак, если Северный Ледовитый океан с одной стороны соединяется с Атлантическим, который омывает наши берега, а с другой стороны — с Тихим океаном, то не кажется ли вам, что кратчайший путь в Иокогаму или в Сан-Франциско пролегает именно через Северный Ледовитый океан?
— Конечно, господин доктор,— ответил Эрик,— если бы только он был доступен. Но до сих пор все мореплаватели, которые пробовали найти такой путь, наталкивались на льды, и если им даже удавалось уцелеть, все равно они вынуждены были отказаться от своего намерения.
— Вы говорите, были неоднократные попытки пройти на северо-восток через Ледовитый океан?
— Не менее пятидесяти в течение трех столетий, и все безуспешны.
— Не могли бы вы назвать некоторые из этих экспедиций?
— Первую предприняли в тысяча пятьсот двадцать третьем году по почину Себастьяна Кабота[5]. Она состояла из трех кораблей под командованием несчастного Хью Уиллоуби, погибшего в Лапландии вместе со всем экипажем. Ченслер, один из его помощников, при второй попытке потерпел кораблекрушение и погиб. Капитану Стефану Борроу, посланному на поиски, удалось преодолеть пролив между Новой Землей и островом Вайгач и достигнуть Карского моря, но льды и туманы не дали ему возможности продвинуться дальше… Две экспедиции, организованные в тысяча пятьсот восемьдесят девятом году, оказались также бесплодными. Через пятнадцать лет ту же задачу хотели разрешить голландцы, которые снарядили для поисков Северо-восточного прохода[6] три экспедиции подряд под командованием Баренца[7]. В тысяча пятьсот девяносто шестом году Баренц погиб во льдах возле Новой Земли. Десять лет спустя Генри Гудзон[8], посланный голландской Ост- Индийской компанией, точно так же потерпел крушение во время третьей из последовавших одна за другой экспедиций. И датчанам не посчастливилось в тысяча шестьсот пятьдесят третьем году. И капитана Джона Вуда в тысяча шестьсот семьдесят шестом году постигла та же участь. С тех пор это предприятие признано неосуществимым и отвергнуто всеми морскими державами.
— Так, значит, с того времени не было больше попыток?
— Были. Россия, которая, подобно другим северным странам, особенно заинтересована в открытии кратчайшего морского пути между ее европейской частью и Сибирью, на протяжении одного века послала, по крайней мере, восемнадцать экспедиций для исследования Новой Земли, Карского моря, восточных и западных подступов к Сибири. Но хотя эти поиски и помогли лучше изучить те края, они снова подтвердили невозможность прохода через Северный Ледовитый океан. Академик Бэр[9], в последний раз повторивший эту попытку в тысяча восемьсот тридцать седьмом году, после адмирала Литке[10] и Пахтусова [11], решительно заявил, что этот океан — сплошной ледник, столь же непригодный для плавания, как и твердая земля.
— Выходит, нужно окончательно отказаться от Северо-восточного пути?
— Таков, по крайней мере, вывод, который напрашивается после всех этих многочисленных и неудачных экспедиций, но я слышал, что наш великий путешественник Норденшельд[12] намерен возобновить поиски. Если это действительно так, то, значит, он верит в успех своего предприятия — а к его мнению стоит прислушаться.
Доктор Швариенкрона был одним из горячих поклонников Норденшельда. Поэтому и завел разговор о попытках открытьСеверо-восточный проход. Подробные и точные ответы мальчика привели его в восторг. Швариенкрона смотрел на Эрика Герсебома с выражением живейшего интереса.
— Где вы все это почерпнули, друг мой? — спросил он после длительного молчания.
— Здесь, господин доктор,— ответил Эрик, удивленный таким вопросом.
— И никогда не учились в другой школе?
— Конечно нет.
— Господин Маляриус вправе гордиться вами,— сказал доктор, обернувшись к учителю.
— Я очень доволен Эриком,— ответил тот.— Вот уже скоро семь лет, как он мой ученик. Пришел ко мне совсем маленьким, но среди своих товарищей всегда был первым.
Доктор погрузился в молчание. Он не сводил с Эрика своих проницательных глаз. Казалось, он занят решением вопроса, о котором не считал нужным говорить вслух.
— Лучше отвечать невозможно и незачем продолжать экзамен,— произнес он наконец,— я вас больше не стану задерживать, друзья мои. Если господин Маляриус не возражает, на этом мы и
