Ванесса старалась не плакать, глядя на меня, и стала рассказывать утешительные случаи из общемировой практики переломов.
— Сколько я знаю случаев, у всех все зарастало так, что потом никто и не вспоминал о своих падениях, — сказала Ванесса.
— Да, — тоже вспомнили такой случай ее родители, — недавно по телевизору одного актера показывали, он так поломался на горнолыжной трассе, что потом шесть лет лежал и лечился. Но зато, по его словам, он неплохо за это время отдохнул и набрался сил для новых приключений.
— Вы что-то не то говорите, — сказала Ванесса своим родителям.
— Да, кажется, не то, — согласились они.
Чуть позже пришли родители Маркуса. Сам Маркус, по их словам, пока тактично не пришел, я должна буду подготовиться к этому. Но он обязательно придет в скором времени, а пока передает горячий привет и слова поддержки.
А еще они сказали мне, что всегда ценили наши с Маркусом отношения, любили меня, как любят родного человека, жалеют, что мы с Маркусом временно поссорились, переживают, что со мной такое случилось, и что они всегда были и будут на моей стороне.
Это заставило меня улыбнуться от всей души этим добрым людям и подумать, что мир не так уж плох, ужасен и опасен.
Когда бабушка Аманда, тетя Бетси и мама выходили из моей палаты, с ними за дверью работала бригада психологов. Она восстанавливала их душевное равновесие и подсказывала верные нотки в общении со мной.
Но маме это было не нужно. Она погладила меня по голове и сказала, что непременно возьмет меня в свою следующую экспедицию. И произойдет это совсем скоро.
— Лучше не гладь, — сказала я, — а то голова болит.
В течение следующих дней мое состояние особо не изменилось. У меня по-прежнему двигалась только одна рука, которая могла держать пульт от телевизора.
И я целыми днями смотрела телевизор, чтобы гнать любые мысли из своей головы.
Через неделю Ванесса поступила в университет. Ей было неудобно передо мной, но было видно, что она горда и счастлива.
Но мне было не до нее. Я мечтала о джакузи. Или хотя бы о простой ванне. Или хотя бы о тоненькой струйке воды из душа на мое неподвижное уставшее тело.
А еще я мечтала о том, чтобы снова начать чувствовать ногу, в которую делали уколы. О том, чтобы чувствовать ногу и руку, которые были в гипсе, лучше было не мечтать. Как и о том, чтобы перестала болеть спина.
Но Ванесса все-таки была великолепная подруга, она приходила ко мне в больницу каждый день. Думаю, из-за этого ей потом приходилось заниматься учебой большую половину ночи.
И разговаривала она со мной как с нормальным и адекватным человеком, у которого все еще впереди. А не как с человеком, у которого теперь нет будущего.
Мы с ней играли в карты с утра пораньше, пили прохладительные коктейли и представляли себя на пляже.
— Тебе надо освободиться от этих гипсов до наступления осени, — говорила Ванесса, — и мы с тобой еще успеем сразить всех на нашем пляже своими прекрасными фигурами.
— Конечно, еще успеем, — соглашалась я.
— Поэтому ты должна хорошо питаться и слушаться врачей, — советовала она.
— Если я буду неподвижно лежать и хорошо питаться, к осени не влезу ни в один свой купальник.
— Освобождайся от лишних калорий силой мысли. Я читала, что люди силой мысли могут избавляться от любых проблем.
— Наконец-то мне выпала прекрасная возможность это попрактиковать.
— А ведь правда, — соглашалась Ванесса, — а то за обыденной суетой мы как-то забываем заглянуть внутрь себя.
— Я теперь вдоволь насмотрюсь и непременно расскажу тебе потом, если увижу что-либо интересное.
Мама, бабушка Аманда и тетя Бетси дежурили у моей кровати, сменяя друг друга. Но бабушка Аманда и тетя Бетси уходили ночевать домой, а мама ночевала в моей палате.
Два раза в день приходила массажистка, которая делала мне массаж здоровой руки и ноги. Еще ко мне приходил психоаналитик, которому я должна была врать, как отлично чувствую себя морально, потому что не хотела, чтобы это кого-то так заботило.
Как и обещал, ко мне пришел мой бывший жених. Он внимательно осмотрел меня с головы до ног и сказал:
— Ну хорошо, договорились. Когда с тебя снимут все это, я женюсь на тебе.
— Маркус, не смеши меня, — попросила я, — а то мне больно смеяться.
— Я не шучу, — сказал он, — я шутил, когда сказал, что мы расстаемся. Но ты тогда очень сильно меня расстроила, ни словом не упомянув обо мне в своем дневнике.
— Это ты меня расстроил, засунув свой нос в мой дневник!
— Ты нас всех этим очень расстроил, — сказала тетя Бетси, которая присутствовала при разговоре.
— Мы знаем друг друга с детства, — удивился Маркус, — я думал, у нас не может быть каких-то секретов.
— Дневник — это святое, — сказала тетя Бетси. — Так было с Сотворения мира, и будет, пока Земля не сойдет с орбиты.
— Хорошо, я понял, я согласен, — закивал Маркус, — теперь я ни за что не загляну в твой дневник.
— Маркус, — грустно сказала я, — теперь — только дружба.
— О нет, — сказал Маркус, — я не прошу давать мне ответ немедленно. Я понимаю, что мы многое должны обдумать, посмотреть с другой стороны и другими глазами. Мы должны как бы заново открыть друг друга.
— Маркус, я же просила меня не смешить.
— Я и не смешу. Я серьезен, как ясень.
Я улыбнулась.
— Вот видишь, — сказал он, — сколько у нас общего. У нас даже шутки общие.
— Ага, — сказала я, — нам нечего открывать друг в друге.
Тетя Бетси в соседнем кресле для успокоения нервов вязала шарф, который никогда не пригодится в наших теплых краях, и тактично молчала.
— Ты не права, — сказал Маркус. — Разве ты не знаешь, что развитие человека не стоит на месте? Оно меняется ежесекундно. Мало того что у нас кровь и клетки обновляются. У нас меняются взгляды, мысли, характер. А потому через какое-то время мы тоже будем другими людьми.
— Все это, конечно, интересно, — сказала я, — но так говорится только в фигуральном смысле. Должны пройти столетия, чтобы мы вновь заинтересовали друг друга. И при этом не должно быть ни одного человека вокруг.
— Это еще зачем?
— Чтобы ничто не отвлекало, — улыбнулась я.
— Дай мне время, — сказал Маркус, — и, уверяю, тебя саму удивят результаты.
— А ведь это очень интересно, — обратилась ко мне тетя Бетси, — узнать, что он такого нового придумает!
— Я вас не разочарую, — пообещал ей Маркус.
Но если это было интересно тете Бетси, то мало занимало меня.
