в древние времена и захотела покачать головой отрицательно.
Потом я опять собралась покачать головой положительно. Но вспомнила о проблеме выхода рек из берегов и захотела покачать головой отрицательно.
— Простой вопрос, Доминик, — сказал тем временем Санди, глядя в окно.
Я так и не ответила ему на этот вопрос.
— Мне пора спать, — сказала я.
— Да. Мне тоже не помешало бы вздремнуть, — сказал он.
И тут я стала глубоко и серьезно думать над вопросом, целовать его в щеку или подставлять ему для поцелуя свой лоб, как делала это всю жизнь с самого детства. Но так ничего и не придумала.
Он тоже сидел и не двигался. Тогда я стала искать ногами под столом свои босоножки.
Я долго не могла найти эти свои босоножки, все елозила ногами под столом, да и вообще у меня занемели эти ноги. Потом я наконец-то нашла босоножки, надела их и ушла из его дома.
Было почти пять часов утра, я увидела, что в доме у Брендана загорелся свет. Но я быстро прошмыгнула в свой дом и легла спать, стараясь не думать сегодня больше ни о чем на свете.
О, как я устала за эти дни. Я так никогда в жизни не уставала.
На следующий день я никуда не выходила из дома. Моя собака грызла мой стол и весело смотрела мне в глаза. А мне весь день хотелось плакать.
Бабушка Аманда и тетя Бетси спорили, кого из гостей с кем сажать за столами в нашем ресторане.
— Надо моих подружек «сзади» и «издалека» посадить с какими-нибудь порядочными мужчинами, вдруг в этот день решится судьба моих подружек, — говорила бабушка Аманда.
Это она про тех милых старушек, у которых за душой были долги и заводик бывших супругов соответственно.
— О чем ты говоришь, какие порядочные мужчины в их возрасте, опомнись, — говорила ей тетя Бетси.
Бабушка Аманда обижалась.
— Что ж теперь, если мы так стары, то у нас и судьбы уже никакой нет? — говорила она.
— Есть, но немного другая, — утешала ее тетя Бетси.
Потом пришел Брендан. Я сидела у него на руках на веранде второго этажа, крепко обняв его за голову, и дышала ему в ухо.
— Ну что ты, — говорил он, — я тоже знаешь как волнуюсь.
Потом пришла Ванесса, которая тоже волновалась и не дала нам с Бренданом насладиться обществом друг друга. Нам пришлось играть с ней в карты, чтобы отвлечь ее от таких волнений.
25
В день свадьбы меня трясло. Мне казалось, что у меня высокая температура, меня била дрожь, мне казалось, что я не то съела, меня тошнило, у меня болели зубы, голова, ноги и руки.
— Я тоже так волновалась, когда выходила за твоего дедушку Фредерика, — улыбалась бабушка Аманда.
Они с тетей Бетси помогали мне погрузиться в огромное и роскошное свадебное платье, которое мы с Бренданом купили еще месяц назад. Платье было мало, велико, слишком короткое и слишком длинное.
— Дай ей какую-нибудь таблетку, пока она тут на пол в обморок не свалилась, — сказала бабушка Аманда тете Бетси.
— Какие же таблетки от обмороков бывают? — удивилась тетя Бетси.
— Ну придумай что-нибудь, ты же у нас такая талантливая.
Наконец они решили дать мне успокаивающую настойку бабушки Аманды. Трясясь и дрожа, я выпила половину настойки.
— Это многовато, — покачала головой бабушка Аманда, — теперь она вообще за себя не сможет адекватно отвечать.
— На свадьбах никто не может за себя адекватно отвечать, — сказала тетя Бетси.
— И что же теперь делать? — расстроилась бабушка Аманда.
— Давай оставим все на поруки Бога, — философски подошла к проблеме тетя Бетси.
Бабушка Аманда недоверчиво покосилась на тетю Бетси, но ей пришлось согласиться. Свадьба должна была состояться вот-вот, и выхода океана из берегов вроде не предвиделось.
Потом они уехали в церковь, а Ричард Камер и Санди Хоггард должны были через полчаса привезти меня туда отдельно.
И через время они действительно подъехали к нашему дому.
Они вошли в дом, когда я в прострации разглядывала свой прекрасный образ в зеркале.
— Бог мой, какая красивая невеста! — вскричал Ричард Камер. — Посмотри, Санди!
Но Санди не нужно было приглашать смотреть на меня, он и так уже смотрел мне в глаза.
— Красивая ведь, правда красивая? — стал допытываться у него Ричард Камер.
— Да, очень красивая, — пришлось согласиться Санди Хоггарду.
— А почему ты волосы вот так не сделала? — Ричард Камер стал показывать на своей голове, как нужно было сделать волосы. — На свадьбах обычно какие-нибудь замысловатые прически делают, — сказал он.
А у меня пропал голос что-либо ему отвечать.
— Не надо прическу, — сказал Санди, — пусть будет как есть.
— Ну хорошо, пусть будет как есть, — согласился Ричард Камер.
— Ты готова? — спросил Санди, глядя мне в глаза.
Я кивнула.
— Сумку никакую с собой не берешь? — вспомнил Ричард Камер. — Женщины везде и всюду с сумками ходят. — Он подошел к креслу, в котором лежал театральный ридикюль бабушки Аманды. — Это не твоя сумка? — спросил он.
Я отрицательно покачала головой.
— Ну хорошо, — сказал Ричард Камер, — не твоя так не твоя.
Похоже, он тут был один адекватный человек. Мы с Санди стояли как истуканы.
— Если ты готова, тогда идем, — сказал Санди.
Я опять кивнула.
Тогда он подошел ко мне, взял меня за руку и повел к выходу из дома. У меня заплетались ноги, пересохло в горле и хотелось покурить, хотя я никогда не курила.
На улице свежий воздух не привел меня в чувство. Мне стало еще хуже.
Санди Хоггард и Ричард Камер помогли мне сесть на заднее сиденье машины и аккуратно затолкали туда же огромный подол моего платья.
Репортеры, которые дежурили около нашего дома и которым просто непременно были нужны именно эти кадры, тщательно все сфотографировали для истории.
Санди Хоггард сел за руль, а Ричард Камер на переднее сиденье. Санди стал прикуривать вторую сигарету, а Ричард Камер — развлекать меня и отвлекать от волнения.
— Свадьба это очень важный этап в жизни человека, — говорил он, — скажи, Санди, — толкал он в бок дядю Санди.
Санди Хоггард невпопад кивал, выбрасывал за окно недокуренную сигарету и раскуривал следующую.
— Я был четыре раза женат, и я точно знаю, что это очень важный этап в жизни человека, — говорил Ричард Камер.
Я смотрела в зеркало заднего вида, не видно ли, как у меня стучат зубы от холода.
