черной пасти колодца. Он останется, даже когда самого Мэтью уже не будет в живых. Пролетят века, и он изменится, потому что уже никто не вспомнит, как выглядел неуклюжий марсоход в начале третьего тысячелетия. «Черт побери, вот я и обрел бессмертие! — Мэтью рассмеялся. — Подумать только! Пока хоть один человек имеет под рукой карту, на которой нанесен кратер Колумба и отмечен провал О'Брайена, „отважного пилота, трагически погибшего в песках красной планеты“… Господи, о чем это я?! Конечно же, „благополучно выбравшегося из опаснейшей передряги“, я буду жить!» Мэтью знал, что отныне он будет жить, чувствуя, что прикоснулся к вечности. И еще он знал, что никто кроме него не увидит необычный для Марса мираж: крохотная фигурка человека в скафандре, стоящая на коленях в нескольких футах от бездны.
прошептал Мэтью строки забытого поэта, чей день догорел много лет назад, но чьи стихи пилот бережно хранил в памяти.
— Что вы говорите, Мэтью? Вечер близко? — голос капитана неожиданно ворвался в сладкие грезы. — Вас плохо слышно.
— Ничего, кэп, ничего. Давайте за дело, скоро стемнеет.
— Нет, не может быть! — прошипела Зухра, впившись взглядом в экран сканера. Увы — ошибки не было: на поверхности Марса однозначно находились люди.
— Зу, спокойно! Это наверняка не по нашей части, — хотелось бы мне и самому в это верить. Потому как если нет, то проблемы у нас только начинаются. Хотя, конечно, что за проблемы? Есть ли в Солярии хоть один человек, от исследователей солнечной короны на Меркурии до членов экспедиции к Седне, который бы не знал,
Все колонисты тоже покинули поверхность — это проверено. Копье Марса — орбитальный лифт — уже отстыковано от основания и после окончания активной фазы проекта пристыкуется вновь. Если основание устоит, понятно. Ну, не устоит — новое построим.
Так, может, ну их к черту тогда? Некоторые группы протестующих — полоумные экологисты, какие-то религиозные фанатики — обещали сделать все возможное, чтобы проект сорвался, и от них как раз можно ожидать чего угодно, в том числе — прорыва на планету, чтобы стать «живым щитом»… Но Егоров сказал, что плевать он хотел на эти щиты, его волнует только «Щит Марса»: а осознанное самоубийство разрешено, согласно закону двадцать девятого года об эвтаназии. И как тут ему не поверить?
А раз так, то это могут оказаться и не экстремисты. А просто какая-нибудь нелепая случайность…
Похоже, Зухра пришла к таким же выводам. И ответила на вызов.
— Не может быть, чтобы мы тоже были когда-то такими идиотами?!! — спрашивала потом Зу.
Ну да. Мы, конечно, были еще бо?льшими идиотами в их возрасте. Кроме нее одной, разумеется. Хотя…
…Последний день пребывания на Марсе в летней школе! Потом две недели пути домой — и каникулы кончились… Конечно, летняя школа — далеко не отдых, но кто из фанатов космоса упустит такую возможность? Между прочим, пришлось еще и на всесоюзной Олимпиаде в число призеров войти, чтобы попасть сюда!
Буквально все поначалу вызывало восторг: и марсианское притяжение, и цвет неба, меняющийся от фиолетового до красного в зависимости от времени суток и погоды, и купола баз… Но все хорошее когда- нибудь заканчивается, увы. Осталось только одно — Зарница. По сути та же Олимпиада, но действовать надо не только мозгами. Тем лучше! Кто же в четырнадцать лет от такого откажется…
Задание выглядело простым: подсветить лазером (приборы выдали всем) Деймос. Всего-навсего. Казалось бы — чего сложного? Попасть в него — не намного сложнее, чем с Земли — в Луну. Но… Попасть надо снизу, когда Дейм в зените или почти в зените. И выигрывает только тот, кто сделает это первым. А Деймос — вот именно сейчас — на обратной стороне планеты. И там — как назло — Великая Пылевая буря. Значит, светить надо из-за пределов атмосферы. Можно, конечно, и подождать — буря уляжется, а Деймос и сюда, в Богданов, придет — никуда не денется. Но первым при таком подходе станешь едва ли.
…Мы сразу пошли на снижение — времени миндальничать не было. Какое счастье, что самая жесткая посадка из всех, какие реально возможны на Марсе, не дотягивает и до пяти «же».
— Так, значит, они решили в «блинчики» поиграть? — на выражение лица Зу было страшно смотреть.
Угу. А чего это ты так нервничаешь, дорогая?
— Ну да. Такое парение на границе атмосферы… От плотных слоев их аппарат должен был отскочить, как плоский камень от поверхности воды. Раньше такой метод использовали при посадке грузов из Пояса на Землю — пока в этом еще была нужда…
Зу, на миг отвлекшись от управления челноком, метнула ледяной взгляд, и я замолчал на полуслове: уж, надо думать, физику процесса она знает не хуже меня.
— Но расчет оказался неверным — шлепнулись на поверхность. Родители на астероидах пашут, дети — сама понимаешь…
Последовал еще один мрачный взгляд.
…Конечно, на летней школе все победители профильных олимпиад и конкурсов, в том числе международных. Но среди любых звезд найдутся и свои сверхновые. Голубоглазая темноволосая Зухра, нахальством способная посрамить мальчишек на пару лет старше, а умом — чего уж тут скрывать — и кое- кого из преподавателей, не могла не оказаться в центре внимания. Вот просто — никак не могла! И эта копна волос, и полуулыбка, которой позавидовала бы Джоконда, и, главное, эти глаза, в которых легко читались одновременно бездонная самоуверенность и снисходительность к окружающим, и притом — искренняя веселость и доброжелательность… До сих пор не понимаю, как это все может сочетаться в одном человеке! В общем, вся мальчишечья часть летней школы даже не знала, чего им хочется больше: то ли победить, чтобы заслужить заинтересованный взгляд леди Зу, то ли одолеть наконец ее саму — в других-то конкурсах именно она с унылым однообразием и побеждала.
Всему персоналу марсианских баз, конечно, дали распоряжение оказывать школьникам содействие — в разумных пределах, понятно (впрочем, у них такое повторяется каждый год — привыкли уже). В течение ближайших нескольких часов нам было разрешено практически что угодно. Можно сесть на любой челнок или грузовик, самолет, наземный транспортер, орбитальный лифт… Вот именно Копьем и пожелала воспользоваться Зухра.
…Сели мы в пяти километрах от ребят. Их трое. Значит, взлететь вместе с ними уже не сможем: топлива на разгон не хватит. А чтобы упасть сюда за ними — и нами — с более высокой орбиты, не хватит
