вопрос: а что бы делали с чужой разведывательной агентурой — ну, скажем, советской — в других странах, например, в той же Польше? Неужто представили бы к орденам и медалям? Что-то не верится.
А ведь это мы только на одном пункте из перечня остановились. Положа руку на сердце, довольно обширного и впрямь наводящего на мысль о тотальных репрессиях. Если, конечно, не знать, что творилось на так называемых «восточных окраинах» в продолжении 20 лет до описываемых событий. Когда на исконные территории Западных Украины и Белоруссии из Польши хлынули массы «носителей» истинной культуры и цивилизации. Этаких «культуртрегеров» в белых манишках, которые исполняли свою «высокую миссию» с таким рвением, что едва только польское правительство драпануло за границу, «окультуриваемые» стали в них стрелять. Впрочем, не будем отвлекаться, лучше очередной польский источник процитируем: «Большое количество поляков попало в тюрьмы после операций НКВД, направленных против польского подполья. Конспирация с целью достижения независимости развивалась на 'восточных окраинах' весьма бурно. Наряду с 'правительственными' 'Службой победе Польши' и затем 'Союза Вооруженной Борьбы' существовали сотни организаций локального характера. В состав польских конспиративных организаций входили офицеры и унтер-офицеры польской армии, полицейские, военные осадники, ученики, но численно преобладало крестьянское население».
Да кто бы отпирался, НКВД действительно, как ему и положено, вывозил всех, кто занимался нелегальной антигосударственной деятельностью. Ну а тем, кому уж очень хочется визжать, что «восточные окраины» Советы аннексировали вследствие агрессии, что встреча частей Красной армии и последующие решения о присоединении к соответствующим советским республикам — происки «коммуны» и НКВД, можно ответить: да сами ж поляки для этого почву и подготовили. Кто еще, если не «стремящаяся к демократии» 2-я Жечпосполита Польска (2-я Польская Республика) так хорошо поработала на национальных окраинах, что соответствующим советским органам надо было лишь самую малость «попиариться» и — дело в шляпе. Тем паче, что предыдущая польская власть, не мудрствуя лукаво, всем «пиарам» плетку предпочитало. И еще одно лыко в строку, между прочим, из арсенала всемирного оплота демократии, на который усердно равняется сегодняшняя Польша. О наших старших американских братьях, которые, если кто не в курсе, после начала войны с Японией поступили следующим образом: без долгих разбирательств на предмет существования японского подполья взяли да изолировали всех американских японцев до конца войны. От греха подальше, как говорится. При этом условия у изолированных были далеко не санаторно-курортного типа. Извинения по этому поводу, правда, последовали, лет этак через 50, а, значит, так надо понимать, светлый демократический образ не потускнел.
Однако бог с ними, с американцами и их невинными детскими шалостями, вернемся-ка лучше к нашим ужасным репрессиям и приведем очередное свидетельство «угнетенной» стороны из уст пани Ирены Андерс, жены героического генерала Владыслава Андерса, возглавившего ту самую сформированную в СССР армию, которая «отважно» повоевав на Сирийском фронте, в 1943 г. драпанула на Запад. Так вот что вспоминала пани Ирена об адовых муках, выпавших на ее долю в Советском Союзе: «...разразившаяся война поставила крест на моих планах относительно учебы в вузе, и, естественно, как и у всех — перевернула всю жизнь. В 1940 г. известные артисты и музыканты массово убегали от немцев и очутились во Львове, в западне у большевистского врага. Но русские тогда кое-какое уважение к искусству имели и относились к артистам-беженцам достаточно терпимо. Удостоверение артиста спасало жизнь. Артистов эстрады, к которым я относилась, разделили на 4 ансамбля, которые обязаны были ездить по всей России до самой Сибири, чтобы, как им было сказано, 'пропагандировать польское искусство'. ...Одиннадцать месяцев я ездила с группой великолепного композитора Хенрыка Варса, 'пропагандируя искусство' и размышляя, а не был ли это попросту прием, чтобы добить нас. Мы жили в поездах, полных вшей и клопов, выходили на сцену с бурчащими от голода животами»[31].
Да, не позавидуешь бедной пани Ирене! Опрометчиво же она поступила, сбежав от фашистов к большевикам. А осталась бы в Генерал-губернаторстве, каталась бы как сыр в масле. Там и поезда, не в пример советским, без клопов и вшей были, и поляки изнемогали не от голода, а от сытой отрыжки. Единственный недостаток — для гитлеровцев не то что польской культуры, но и страны с названием «Польша» не существовало в принципе. Какие художники, музыканты и артисты могли быть у расово неполноценного народа, предназначение которого вкалывать, вкалывать и еще раз вкалывать. Естественно, под чутким руководством арийцев. Что подтверждает запись, сделанная верным соратником Гитлера Мартином Борманом во время совещания у фюрера по будущему Польши 2 октября 1940 г.: «Генерал-губернаторство ни в коем случае не должно стать единой и консолидированной экономической территорией, которое само производит или создает все необходимые ему промышленные продукты или их части. Наоборот, Генерал-губернаторство будет массовым заповедником рабочей силы для простых работ». Вот поляков и избавляли от всего, что не укладывалось в эту схему: от доступа к книгам, высшему образованию, науке и культуре. Большинство библиотек было закрыто, из оставшихся изъяли все книги по исторической тематике и т.п. Закрыли все драматические театры, из развлечений оставив одни только кабаре. Под запретом для поляков оказалось посещение музеев и картинных галерей. Запрещена была и деятельность спортивных клубов, а спортивными объектами могли пользоваться только немцы.
И все ж, если верить пани Ирене Андерс, даже на столь безрадостном фоне козни большевиков потрясали до глубины души. Ибо они в своих неслыханных изуверствах превзошли фашистов с их газовыми камерами. Да сами посудите, это ж какими садистами надо быть, чтобы сживать несчастных польских артистов со свету, нещадно гоняя их по концертным турне! Да лучше в варшавском кабаре перед гитлеровцами выступать. Те, хоть и оккупанты, а все ж свои, европейцы. Правда, в Кракове сразу же после разгрома Польши арестовали и поместили в концлагеря 183 человека местной профессуры, в том числе и имевших мировые имена. Да в 1941., войдя во Львов и получив от ОУН список наиболее известных деятелей польской культуры и профессоров львовских ВУЗов, разом пустили всех в расход. Но так, опять же, куда Советы смотрели? Вывезли бы профессуру загодя в Сибирь да Казахстан — глядишь, и остался бы в живых цвет польской культуры. А у их «благодарных» потомков появился бы отличный повод предъявить России счет за «репрессии».
Ладно, будем считать, что с трагическими судьбами польской культуры в Советском Союзе мы более-менее разобрались. Тогда, может быть, исключительно для сравнения, помянем о них же, но уже в другом европейском государстве, а именно в Литве, которая, несмотря на свой, даже по тогдашним показателям, тоталитарный режим, в предвоенный период считалась демократической, пока не вошла в состав СССР. Как известно, «тоталитарный» СССР в 1939 г. передал «демократической» Литве город Вильно с приграничной территорией. И Литовское государство тогда не усмотрело в этом акте нарушения каких- либо международных норм, что, впрочем, неудивительно: в довоенной Европе отхватить «кусок» от соседа считалось чуть ли не признаком хорошего тона. Вот и Литва, получив такую «халяву», незамедлительно провела на переданной ей территории ряд демократических мероприятий, выразившихся в ликвидации польских школ, театров, молодежных организаций и организаций самоуправления. Уже 15 декабря 1939 г. был закрыт Университет им. Стефана Батория, а его сотрудников выбросили из университетских квартир на улицу, студентов же отправили в трудовые лагеря. В подобное же учреждение в целях «трудового перевоспитания» пристроили и часть профессуры. Повсеместно проводилась политика вытеснения польского языка. Короче, наблюдался типичный расцвет демократии.
А вот варвары-большевики польских учителей почему-то под корень не извели, как и некоторых склонных к коллаборации с Советами деятелей искусства и литературы. Школы, от начальной и до высшей, при них продолжали работать, правда, с другими программами и не на одном только польском языке. Тем не менее, некто пан З. Поплавский в своем фундаментальном труде «Репрессии оккупантов во Львовском политехническом институте (1939-1945 гг.)» рисует просто «душераздирающие» сцены репрессий со стороны Советов. Вот вскоре после занятия Львова большевики созвали всю профессуру и доцентов на собрание. Те, памятуя о печальной участи коллег из Ягеллонского университета в захваченном фашистами Кракове, попрощались с родными и близкими, укрепились сердцем и двинулись на казнь, почему-то не помышляя о конспирации и сопротивлении. Пришли, а им — представьте себе, объявляют — что советская власть удовлетворена высоким уровнем преподавания в университете, а посему всех подтверждают в должностях, и даже проректором по научной части оставляют работать поляка. Казалось бы, чего же тут плохого? Ан нет, пан Поплавский недрогнувшей рукой заносит данный факт в длинный список советских преступлений. Послушать его, так Советы и здесь хуже гитлеровцев оказались. Те всего-то «гуманно» расстреливали да бросали в концлагеря, а русские применяли издевательства в самой изощренной форме.
