сейчас, в ту минуту, когда он сидел за пультом, там, за три тысячи километров, в городе, где жила она, начинается свадьба. Она, видно, решила таким образом отрезать себе путь к отступлению и назначила свадьбу раньше времени, неожиданно для Леона, чтобы все было кончено, чтобы прекратить его и свои мучения.
И вот тогда он бросил свой пост, схватил дежурную ракету, примчался туда, вошел во дворец в тот момент, когда все собрались уже для начала церемонии. Играл электроцветовой орган, колоссальный шарообразный зал весь был наполнен торжественными звуками и меняющимися красками, казалось, этот гигантский шар вместе со всеми, кто находился в нем, катится куда-то в волшебную страну… Все были так поглощены музыкально-цветовой симфонией, что никто не обратил внимания на Леона. Но она тут же увидела его, бросилась к нему, стала целовать его и потом объявила, что свадьбы не будет.
Он забрал ее с собой, прилетел вместе с ней, а когда они вышли из ракеты, он узнал, что на шахте авария. Из-за того, что он бросил дежурство, произошло много бед. Его осудили на год перевоспитания в слаженном коллективе, и направили к нам, в экспедицию. И вот теперь он сидел в остывающем вездеходе, на мертвой планете, делил со мной последние глотки кислорода и говорил:
— Знаете, Аллан, мне теперь уже все равно. Даже если мы спасемся каким-то чудом, я все равно не вернусь. Мне там нечего делать… Она меня ждать не будет.
— Глупости, Леон, — стал я его успокаивать. — Именно теперь она будет вас ждать, хоть год, хоть три года. Ведь это из-за нее вы попали в такую историю.
— Нет… — горестно покачал он головой. — Вы ее не знаете. Я уверен, если он придет сейчас к ней, она пойдет за ним. Она уже наверняка с ним, она легко поддается влиянию…
— А мне кажется, Леон, это вы ее не знаете. Судя по тому, что вы рассказали, — это, человек слова. Именно поэтому она и боролась с собой, отталкивала вас. Она же полюбила вас сразу — это ясно. Но она дала ему слово раньше и считала себя не вправе нарушить его. А уж если решилась, значит, поняла, что вы ее судьба. И теперь уж она будет вас ждать хоть всю жизнь, поверьте мне…
Так я говорил ему, стараясь внушить ему веру в жизнь, веру в то единственное существо, которое было для него дороже всей вселенной, без которого жизнь теряла для него смысл. Говорил, а сам думал: «Бедняга, он еще только жить начинает, еще ничего, в сущности, не видел, а вот приходится погибать так трагически и нелепо. Пусть хоть последние минуты его согревает сознание, что она верна ему, что она ждет его…»
И еще я подумал сквозь пелену, застилавшую сознание от удушья, что кислорода совсем уже мало, часа на четыре, не больше, и когда он уснёт, я выйду из вездехода и пойду вперед, буду идти сколько смогу, а ему одному кислорода часов на восемь, десять хватит — может быть, к тому времени подоспеет помощь. В конце концов, я свое дело в жизни сделал, а ему еще все предстоит. И кто знает, может быть, он еще вернется и будет счастлив.
Ко вышло иначе.
Он был моложе, сил у него оказалось больше, и я впал в забытье раньше, чем он. А потом я очнулся, как от толчка, словно кто-то звал меня по имени. Очнулся и увидел, что его нет. И увидел записку:
«Аллан, если вернетесь, скажите ей, что я думал о ней до последней секунды. Простите меня, но так будет справедливей, вы один дольше продержитесь…»
В смотровое стекло были хорошо видны глубокие следы на пылевой поверхности. Они уходили по направлению нашего движения. Значит, он пошел вперед, сделал то, что собирался сделать я… Я знал, что в баллоне его скафандра кислорода осталось мало, самое большее часа на полтора, а ушёл он, судя по всему, около часа тому назад. Надо было спешить, может быть, еще успею. И я двинул вездеход по его следу. Я выжимал из батарей все, что мог, но его все еще не было видно — поразительно, как далеко он ушёл за это время.
Я проехал километра три — четыре, а потом увидел, что след стал широким, превратился в сплошную рыхлую полосу — значит, он полз еще…
А потом я увидел его. Он лежал в своем скафандре, почти весь уйдя в пыль, только шлем виднелся и правая рука торчала, выброшенная вперед, по пути движения, словно он хотел указать на что-то…
Я вылез, стал тащить его к вездеходу. И вдруг мне показалось: теплей, вроде, стало. Вытащил термометр — минус 26…
Я втащил Леона, снял скафандр, приложил кислородную трубку ко рту, стал растирать его.
Он открыл глаза.
— Что ж это ты, дурак, делаешь?! — говорю. — Почему пошел?
— Там сверкало… — проговорил он и снова потерял сознание.
Тут уж я нажал на полную мощь, проехал километров пятнадцать и, что вы думаете, дополз до тепла, где-то невдалеке сверкало, видно, извержение было. Температура — плюс восемнадцать…
Радировал я своим: все бросайте, берите кислород, продукты — все, что осталось, — и скорей сюда. Вскоре прибыли остальные, и вот здесь, в тепле, мы продержались до прихода аварийной ракеты. А двое все-таки погибли. Остались в вездеходе — и замерзли.
И вот теперь я хочу задать вопрос доктору Бадалову. Если б не этот нарушитель, если б он не прошел такое расстояние и не увидел отблеск извержения, мы бы все, вероятно, погибли. Как же согласовать это с вашим принципом подбора экипажа?
Аллан замолчал. В зале повисла напряженная тишина. Все смотрели на доктора, даже Председатель повернул к нему голову.
— Этот человек, о котором вы говорите, он… далеко отсюда? — спросил доктор.
— Он здесь, в этом зале, — сказал Аллан.
— Можно его пригласить схода, к аппарату?
— Иди, — сказал Аллан своему соседу справа. — Иди, не бойся.
— А я не боюсь, — ворчливо отозвался мрачноватый парень и все так же, сутулясь, вжимая голову в плечи, пошел через зал.
Он нехотя поднялся на возвышение и доктор ободряюще прикоснулся к его плечу.
— Садитесь, пожалуйста, — указал он на кресло. — Всего одна минута.
Парень сел, доктор надел на него шлем. Дал ему текст. Парень стал, читать, а доктор следил за показаниями приборов.
— Так, хорошо, спасибо, — сказал он. А затем обратился в зал, к Аллану. — У вас какая группа? Первая, если не ошибаюсь?
— Да, первая.
— Ну вот, так я и думал. А у него — пятая. Помните? Полное противодействие или полное взаимодействие! И у девушки вашей, — доктор Бадалов обернулся к парню, — тоже пятая. Наверняка. Она ведь дождалась вас?
— Она моя жена! — обиженно сказал парень. И весь зал облегченно засмеялся.
Здравствуйте, люди!
Сообщение о том, что из созвездия Паруса стали поступать странные радиосигналы, вначале было воспринято довольно спокойно — за два века, прошедших с момента зарождения и развития астрофизики, человечество слишком часто волновалось напрасно. То тут, то там возникали какие-то необычные радиосигналы и на первых порах вызывали всеобщее волнение, порождая надежду, что вот наконец мы получили весть от какой-то иной, затерянной в Галактике цивилизации. Но очень скоро наступало разочарование, оказывалось, что странные сигналы порождены естественными причинами: то это были пульсары, то квазары, а в последнее время было открыто даже такое радиоизлучение, которое получило название «биения плазмы».
Чем дальше, тем спокойнее воспринималось каждое новое такое сообщение, их уже не торопились объяснить тем, что инопланетяне дают о себе знать. А после освоения планет Солнечной системы и дальних космических полетов к иным звездным системам человечество вообще стало с горечью смиряться с мыслью
