Ученик монстролога. Проклятье вендиго

— Мне плевать, будет он зол или нет, — сказал доктор. Он сделал нетерпеливый знак Хоку, который медлил с переводом этого замечания. Он продолжал голосом, исполненным негодования: — Меня не касается, что на самом деле произошло с Пьером Ларузом. Это дело сержанта Хока и его начальства. Я пришел за своим другом. Ларуз взял его в лес, а вернулся только Ларуз.

— Мы не берем того, что принадлежит ви-тико, — сказал шаман. — Вы оставили для него остальное?

— Нет, — ответил Хок, — остальное мы захоронили.

Фиддлер испуганно затряс головой.

— Намоя, скажите, что вы этого не сделали.

— Где Джон Чанлер? — настаивал мой хозяин. — Он тоже принадлежит ви- тико?

— Я огимаа. Если ты огимаа, как мне говорит Джонатан Хок, то ты поймешь. Я должен защитить свой народ.

— Значит, ты знаешь, где он?

— Я скажу тебе, монстролог Уортроп. Ларуз, он приводит ко мне твоего друга. «Он охотится за аутико», — говорит он. И я говорю твоему другу: «За аутико не охотятся; аутико охотится. Не смотри в Желтый Глаз, потому что, если ты посмотришь в Желтый Глаз, то Желтый Глаз в ответ посмотрит на тебя». Твой друг не слушает моих слов. Его атка’к изогнутая, она кривая, она не течет плавно к миси- манито. Они все равно уходят. Они призывают аутико, но ты не можешь призвать аутико. Это аутико призывает тебя. Я видел это. Я огимаа, я защищаю свой народ от Желтого Глаза. Твой друг не ийинивок. Ты понимаешь, огимаа Уортроп? Мои слова доходят до твоих ушей? Я тебя спрошу так: вскармливает ли лисица медвежонка или сосет ли олень-карибу волчицу? Аутико стар, стар как кости земли. Аутико был, когда еще не было произнесено первое слово. У него нет имени как Джаувуно-гиджиг-гаубоу или Уортроп, это мы называем его аутико. Его дорога — это не наша дорога. Но наша судьба — это его судьба, а его — наша, потому что, проснувшись утром, скажешь ли ты: «Поскольку я ел вчера вечером, то мне больше не нужно есть?» Нет! Его голод — это наш голод, голод, который никогда не утолить.

— Тогда зачем отдавать ему Ларуза на закуску? — спросил доктор и сам отмахнулся от собственного вопроса. — При всем моем уважении, окимакан, у меня нет никакого желания обсуждать тонкости анималистической космологии твоего народа. Мое желание гораздо проще. Ты либо знаешь, что случилось с Джоном Чанлером, либо нет. Если знаешь, то я надеюсь, что ты как порядочный человек поделишься со мной информацией. Если нет, то мне здесь больше нечего делать.

Огимаа племени чукучанов посмотрел на безжизненное сердце в своих ладонях.

— Я защищу свой народ, — сказал он по-английски.

— А, — сказал монстролог. Он посмотрел на Хока. — Я понимаю.

Нас проводили в вигвам в нескольких сотнях шагов от фиддлеровского, своего рода гостевой дом — и просто усадьба по сравнению с нашим жилищем в последние две недели, достаточно большая, чтобы мы втроем поместились под одной крышей и при этом не терлись друг об друга. Постели были сделаны из свежего лапника, и я клянусь, что никакой перьевой матрас не казался бы таким мягким и удобным после двойного перехода по лесным дебрям; у меня все болело, и я устал больше, чем устал бы самый неприспособленный из новичков. Я с довольным стоном рухнул на свою постель.

Доктор не лег, а сидел у открытого входа, обхватив колени и глядя через лагерь на свет, пробивающийся из жилища нашего хозяина.

— Думаете, он лжет? — спросил Хок, пытаясь вырвать Уортропа из задумчивости.

— Я думаю, он не говорит все, что знает.

— Я мог бы его арестовать.

— За что?

— По подозрению в убийстве, доктор.

— Какие у вас улики?

— Вы их носите в своем рюкзаке.

— Он отрицает, что имеет к этому какое-то отношение, и ни на теле, ни на месте происшествия нет ничего такого, что уличало бы его.

— Кто-то убил беднягу. В дне пути от деревни и так, как не мог бы убить ни один белый человек.

— В самом деле, сержант? Если вы так думаете, значит, вы не проводите достаточно времени среди белых людей. Я выяснил, что есть совсем мало того, на что они не были бы способны.

— Вы не понимаете, доктор Уортроп. Эти люди дикари. Человек убивает своих людей — и хвастается этим! Убивает их, чтобы спасти! Скажите, какой человек на такое способен?

— Ну, сержант, первое, что приходит на ум, это библейский бог. Но я не стану с вами об этом спорить. Как вы поступите с Джеком Фиддлером — это ваше дело. А мое — выяснить, что произошло с моим другом.

— Он мертв.

— Я никогда в этом особо не сомневался, — сказал Уортроп. — Однако наше интервью с окимаканом показало, что возможно… — Он покачал головой, как бы отгоняя свою мысль.

— Что? Что Джек знает, где он?

— Поправьте меня, если я неправ, но не бывает ли так, что огимаа изолирует жертву нападения вендиго в надежде «исцелить» ее? Ведь исполняются какие-то заклинания, молитвы, обряды, пока не уходит последняя надежда и жертву не умерщвляют?

Хок фыркнул.

— Кажется, вы хватаетесь за соломинку, доктор. Он ведь сам сказал: ему безразлично, что случается с нами. Мы не ийинивок. — Он произнес это слово с издевкой.

— Ему не было бы безразлично, если бы один из нас поставил под угрозу его племя.

— Правильно! Тогда он сдирает с нас кожу, отъедает кусок сердца и насаживает нас на кол невесть где. И у племени больше нет никаких неприятностей. Ларуз предоставил нам все доказательства, что Чанлер мертв.

Он лег рядом со мной.

— Погаси свою атка’к, Уилл, — поддразнил он меня. — Она светит мне прямо в глаза.

Он посмотрел на доктора, который не двигался со своего поста.

— Я ухожу из этого богом забытого места с первым светом, доктор, с вами или без вас.

Уортроп устало улыбнулся.

— Тогда вам надо отдохнуть, сержант.

— Вам тоже, сэр, — встрял я. Он выглядел вдвое более усталым, чем чувствовал себя я.

Монстролог кивнул на оранжевый огонек, мерцающий в вигваме огимаа.

— Я отдохну, когда он будет отдыхать, — мягко сказал он.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ «Я его понесу»

Я проснулся от того, что кто-то сильно тряс меня за ногу.

— Уилл Генри! — настойчиво шептал доктор. — Пошевеливайся, Уилл Генри!

Я неожиданно для него вскочил. В темноте мы стукнулись лбами, и он невольно вскрикнул от