Ученик монстролога. Проклятье вендиго

Фон Хельрунг кивнул. В его глазах блестели слезы.

— Он знал, Пеллинор. Джон знал.

Уортроп ждал продолжения, все его мускулы напряглись, все жилы натянулись в ожидании удара.

— Я не знаю всех деталей, — продолжал его старый учитель. — В тот день, когда он уезжал в Рэт Портидж, я задал ему тот же вопрос, который вы задаете мне сейчас: «Зачем? Зачем, Джон, если вы не верите?»

По щекам старого монстролога потекли слезы — слезы о Джоне, о докторе, о стоящей между ними женщине. Он моляще протянул руки. Уортроп их не принял; его руки так и остались прижаты к бокам.

— Это ужасно, mein Freund, любить женщину, которая любит другого. Невыносимо знать, что ты не любим; знать, что сердце твоей любимой никогда не вырвется из заточения ее любви. Это то, что знал Джон.

В редкий для него момент неискренности Пеллинор Уортроп изобразил притворное непонимание.

— Я окружен сумасшедшими, — с ноткой удивления сказал он. — Весь мир обезумел, и я остался последним, кто сохранил здравый рассудок.

— Перед его отъездом ко мне пришла Мюриэл. Она сказала: «Не позволяйте ему ехать. Его гонит злоба. Он хочет унизить Пеллинора, выставить его дураком». А потом призналась, что взвалила на него бремя правды.

— Правды, — эхом повторил Уортроп. — Какой правды?

— Что она до сих пор любит вас. Что она всегда вас любила. И вышла за него замуж, чтобы наказать вас за то, что произошло в Вене.

— Вена — это не моя вина! — закричал Уортроп, и его голос дрожал от ярости. Фон Хельрунг вздрогнул и отшатнулся, как будто испугался, что доктор его ударит. — Вы там были; вы знаете, что это правда. Она потребовала, чтобы я выбирал — женитьба или работа, — хотя знала, она знала, что моя работа для меня — все! А потом совершила неслыханное предательство: упала в объятия моего лучшего друга и не потребовала от него никаких жертв.

— Это не было предательство, Пеллинор. Не говорите так о ней. Она выбрала человека, который любил ее больше, чем себя. Как можно ее за это судить? Тот, кого она любила, отверг ее ради такой соперницы, против которой она была бессильна. Вы не глупый человек. Вы знаете, что аутико — это не единственное, что нас поедает, Пеллинор. Это не единственный дух, который мучает все человечество. Ее разбитое сердце погнало ее к Джону, а его разбитое сердце погнало его в пустыню. Теперь я думаю, что он не имел в виду возвращаться. Я думаю, он разыскивал Желтый Глаз. Я думаю, он призвал Желтый Глаз еще прежде, чем тот призвал его!

Он рухнул в кресло и отдался печали. Уортроп не шевельнулся, чтобы его утешить.

Хотя фон Хельрунг умолял его не уходить, доктор настоял, чтобы мы вернулись в гостиницу. Его логика была жестоко безупречной:

— Если он действительно устраивает какую-то извращенную расплату за прошлое, то теперь он будет искать меня. И лучше быть в том месте, где он рассчитывает меня найти.

— Я поеду с вами, — сказал фон Хельрунг.

— Нет, но если вы озабочены своей собственной безопасностью…

— Nein! Я старик; я свое уже прожил. Я не боюсь умереть. Но вы не можете быть одновременно приманкой и охотником, Пеллинор. А Уилл Генри! Ему следует остаться здесь.

— Хуже мысли не придумаешь, — отрезал мой хозяин.

Он больше не слушал никаких аргументов и заклинаний. Тимми подогнал коляску, и скоро мы уже выходили из нее у «Плазы».

Уортроп вдруг резко остановился перед самым входом в гостиницу, опустив и слегка склонив набок голову, словно к чему-то прислушивался. Потом он, не говоря ни слова, перепрыгнул через живую изгородь и метнулся по газону к тому месту, где Пятьдесят девятая улица вливалась в Централ Парк. Он бежал со всей скоростью, которую могли развить его длинные ноги, что было, надо признать, очень быстро. Я побежал за ним, уверенный, что он заметил свою дичь, скрывающуюся в тени низкой каменной стены. Я все больше и больше отставал. Он был слишком быстр для меня. Когда я достиг парка, он был уже на сотню шагов впереди. Я видел, как его долговязая фигура неслась между электрическими фонарями.

Жертва Уортропа метнулась с дорожки в лес. Доктор последовал за ним, и я на время потерял обоих из вида. Шум схватки привел меня к тому месту, где они катались по земле, обхватив друг друга руками; сначала сверху был доктор, потом его противник. Я остановился в нескольких шагах от них и достал серебряный нож, который мне дал фон Хельрунг. Я не знал, смогу ли я им воспользоваться, но он вселял какую-то уверенность.

Он мне не понадобился ни для чего, кроме уверенности, потому что я быстро увидел, что мужчина был не Джон Чанлер, а тот потертый тип, который преследовал нас с самого нашего приезда в Нью-Йорк. Он бился довольно смело, но был не чета монстрологу, который к этому моменту уселся на нем верхом, одной рукой схватив его за тощее горло, а другой придавив его узкую грудь.

— Не бейте меня! — взвизгнул мужчина, обнаруживая высокий английский выговор. — Пожалуйста, доктор Уортроп!

— Я не собираюсь вас бить, глупец, — выдохнул доктор.

Он отпустил шею мужчины и уселся верхом ему на грудь. Светло-серые глаза его жертвы с мольбой смотрели в мою сторону.

— Я не могу дышать, — прохрипел он.

— Отлично! Я вас задушу, Блэквуд, — сказал доктор. — Что, черт бы вас побрал, вы делаете?

— Пытаюсь дышать.

Доктор шумно вздохнул и встал. Мужчина схватился за живот и сел, его щеки горели, на высоком лбу блестел пот. У него был непомерно большой нос, который главенствовал на длинном узком лице.

— Вы меня преследуете, — обвинил его доктор.

Блэквуд таращился на меня — вернее, на смертоносное орудие в моей руке.

— Не могли бы вы попросить этого юношу убрать нож?

— Он уберет, — сказал доктор. — Но только после того, как вас изрежет.

Монстролог протянул Блэквуду руку, тот ее принял, и Уортроп поднял его на ноги. Потом тощее лицо мужчины расплылось в широкой беззастенчивой улыбке, словно они покончили с неприятными предварительными формальностями. Он протянул доктору руку.

— Как поживаете, доктор Уортроп?

Уортроп проигнорировал его жест.

— Уилл Генри, позволь тебе представить мистера Элджернона Генри Блэквуда, репортера, который маскируется под шпиона, когда он не шпион, маскирующийся под репортера.

— Вообще-то ни то, ни другое.

— Разве? Зачем же вы тогда с самого моего приезда крутитесь вокруг моей гостиницы?

Блэквуд застенчиво улыбнулся и опустил глаза.

— В надежде на то же самое, на что я всегда надеялся, доктор Уортроп.

Доктор медленно кивнул.

— Я это подозревал — и на это надеялся. Блэквуд, вы выглядите ужасно. Когда вы последний раз как следует ели?

Монстрологу пришла в голову мысль.

И в результате через полчаса я оказался на дорогом бархатном диване в роскошно обставленной гостиной частного джентльменского клуба, как тогда называли такие организации, расположенного в пределах видимости от более известного Никербокерского клуба.

Как и Никербокер, клуб, к которому принадлежал Уортроп, гордился своей эксклюзивностью. Членство было ограничено (ровно сто человек, ни одним больше, ни одним меньше), и имена членов были строго охраняемым секретом. На моей памяти ни один человек публично не признавался в членстве, и само