духовной, Андрей Вологодский был несостоятельным должником: он должен был 30 тыс. руб. великому князю и около полутора тысяч — частным лицам. Можно представить масштабы этого долга, если иметь в виду, что деревня, т. е. возделанный крестьянский участок, продавалась обычно за 3—5 руб. Оказывается, великий князь платил за брата «выход» в Орду и содержание «царевичам», находившимся на русской службе, а также «поминки» казанскому хану. Владелец Вологодского удела был в полной финансовой зависимости от Русского государства. Не в этом ли одна из причин его лояльности? Ведь он не примкнул в 1480 г. к мятежу своих братьев...
Основными частными кредиторами вологодского князя оказались богатые московские гости — «сурожане», ведшие торговлю с Крымом. С ними он так и не успел расплатиться, возложив это на великого князя.[141] Экономика удельного княжества оказалась в новых условиях неэффективной. Старая экономическая система замкнутых феодальных мирков отживала свой век, так же как и политическая система «суверенных» удельных княжеств.
Наступала очередь удела старого князя Михаила Андреевича, последнего внука Дмитрия Донского. В апреле 1482 г. ему пришлось отказаться от наследственных прав на Белоозеро — главную, наиболее доходную часть своего удела. Теперь он стал только пожизненным владельцем Белоозера, без права передачи его наследнику, сыну Василию. В полном владении старого князя остались только Верея и Малый Ярославец.[142] Наступление на права верейско-белозерского князя показывало, как мало считается Иван Васильевич с исконной феодальной традицией, как невысоко ставит он авторитет и права удельных князей Московского дома. В его глазах эти князья из суверенных владельцев превращаются в подданных, землями которых он, глава Русского государства, может распоряжаться по своему усмотрению. Старая удельная система быстро тает в лучах новой государственности...
Во внешней политике на первый план стали выходить отношения с Литвой. В 1482 г. они заметно ухудшились.
Русские князья, вассалы Казимира, хотели отложиться от него и перейти под власть государя всея Руси. В случае успеха старые русские земли по самую Березину вернулись бы в состав Русского государства. Но заговор был раскрыт и заговорщики казнены. В их числе был и Михаил Олелькович, киевский князь, приглашенный когда-то новгородскими боярами. На волосок от смерти был и князь Федор Бельский, которому пришлось спасаться бегством прямо из церкви, где он венчался со своей молодой женой.[143]
В чем причина заговора князей? Решающее значение имел вопрос конфессиональный — в державе Ягеллонов усиливалось влияние католичества. Эго вызывало протест русского населения, которое все с большей надеждой смотрело на православную Москву. Другим важным фактором были, несомненно, военные и политические успехи нового Русского государства. Русским князьям казалось (и не без основания), более выгодным и перспективным связать свою судьбу с могущественным единоверным и единоплеменным государем, чем раствориться в толпе польских вельмож и католических прелатов, составлявших ближайшее окружение Казимира Ягеллончика. Но заговор князей был только первым провозвестником того могучего народного движения, которое полтора века спустя вылилось в знаменитую войну Богдана Хмельницкого и привело к воссоединению Украины и Белоруссии с Московской Русью.
Князь Федор Бельский был приветливо принят великим князем и получил в вотчину несколько новгородских волостей. Этим было положено начало перехода русских князей с литовской на московскую службу.
Заговор князей и переход Бельского были серьезными политическими событиями. Со стороны Казимира последовали ответные шаги. Летом 1482 г. король через своего посла официально потребовал передачи ему Новгорода и Великих Лук. Конфликт с Литвой разрастался. Ягеллоны держали в своих руках значительную часть территории Древнерусского государства и претендовали на другие русские земли. Борьба с ними стала главной задачей внешней политики Ивана Васильевича на следующие десятилетия.
Дипломатическая подготовка этой борьбы началась, как мы видели, еще до падения Ахмата. Первым шагом в этом направлении был союз с Менгли-Гиреем. Хан — не очень надежный союзник. Он стремился лавировать между Вильно и Москвой, его люди систематически грабили русских купцов. Но Мангли боялся сыновей Ахмата, возглавивших осколки Большой Орды. Это заставляло его держаться в основном московской ориентации.
1 сентября 1482 г. под стенами Киева появилась крымская орда. Древняя столица Русской земли была охвачена пламенем, киевский наместник пан Хоткевич взят в плен.[144]
Как свидетельствуют посольские книги, еще весной русский посол в Крым Михаил Васильевич Кутузов требовал от хана послать «рать свою на Подольские земли или на Киевские места». Разорение и гибель русского населения, симпатизировавшего Москве, не отвечали интересам великого князя. Но, с другой стороны, он понимал, что назревает угроза большой войны с королем и что необходимо отвлечь его силы от русских границ и сковать их на южном направлении. В этом смысле набег Менгли достиг цели. Войну с Литвой удалось отсрочить на несколько лет. Дорогой ценой была куплена эта отсрочка.
Другим возможным союзником против Казимира мог быть молдавский господарь Стефан. Православная Молдавия вела тяжелую борьбу на два фронта — с католической Польшей и исламской Турцией. Господарь был женат на дочери киевского князя Олелько (Александра) Владимировича и Анастасии Васильевны, сестры Василия Темного. Жена Стефана, таким образом, была двоюродной сестрой государя всея Руси. Но главным было то, что Молдавия нуждалась в помощи против своих мощных врагов. Еще в конце 70-х гг. начались переговоры о династическом союзе Молдавии с Русским государством — дочь Стефана Елену предполагалось выдать за Ивана Молодого. В 1482 г. переговоры пришли к завершению — в Молдавию отправилось посольство за невестой для наследника Русского государства.
14 ноября будущая великая княгиня прибыла в Москву и поселилась в Вознесенском монастыре у иноки Марфы. Через два месяца состоялась свадьба — важное династическое и политическое событие, упрочившее одновременно и русско-молдавский союз, и перспективы Ивана Молодого. Наследник получил в управление Суздаль.
Князь Дмитрий, внук Ивана Васильевича, родился 10 октября 1483 г. Этому событию придавалось государственное значение — с известием о нем был отправлен посол к великому князю Тверскому. Казалось, династические права Ивана Молодого теперь обеспечены.[145] Но на самом деле все было далеко не так просто. От нового брака у Ивана Васильевича было уже три сына — кроме старшего Василия это были Юрий (родившийся 23 марта 1480 г.) и Дмитрий (6 октября 1481 г.). Каковы будут перспективы этих сыновей, если великокняжеский стол перейдет к Ивану Молодому, а после него — к новорожденному Дмитрию? Династическая проблема, всегда достаточно острая, вновь заявила о себе осенью 1483 г.
Когда Иван Васильевич, обрадованный появлением внука, захотел «одарить» сноху, оказалось, что предназначенное для этой цели «саженье» покойной великой княгини Марии Борисовны исчезло из казны, где хранились драгоценности. Выяснилось, что Софья Фоминишна относилась к порученным ей семейным (в сущности — национальным) великокняжеским драгоценностям очень своеобразно. Она раздавала их своим родичам — брату Андрею и его дочери, для которой она устроила брак с князем Василием Михайловичем, наследником Верейского удела.[146]
Это было серьезнейшим нарушенном обычаев русского двора, где все драгоценности были на строгом учете и перечислялись в княжеских духовных. Это было и показателем практической сметки «гордой племянницы византийских императоров». Семейство Палеологов стремилось как можно лучше использовать фортуну, вознесшую дочь изгнанного морейского «деспота» на головокружительную высоту. Но беспутный Андрей Палеолог, торговавший византийской «короной» (он по очереди продавал ее европейским государям, в том числе французскому королю), и его энергичная сестра все-таки совершили ошибку. Брак Марии Палеолог чуть не привел ее к гибели.
Великий князь приказал конфисковать у Василия Верейского все полученное им приданое, а его самого с женой «поймать», т. е. послать в заточение. В последнюю минуту Василию «и с княгинею» удалось бежать к королю. В Литве появился еще один русский князь-эмигрант.
Конфликт о «саженье» имел далеко идущие последствия. Он нанес последний удар угасавшему Верейскому уделу. Уже в декабре 1483 г. старик Михаил Андреевич должен был дать обязательство все свои
