твердо и увepeннo.
Голос его, ударившись о скалу, звонко повторился многоустым эхом над широкой и черной рекой.
– Где остальные? - тихо спросил он, трудно дыша.- Как Узрин?.. Где они?..
– Все тут, товарищ старший сержант. Рядом, за камнями. Узрин тоже. А Панюшкин в лодке остался... Как вы себя чувствуете?.. Вам лежать нада, тихо нада...
– Ничего, ничего...
Сверху сразу ударило несколько немецких пулеметов. Заговорили вражеские автоматчики. Ракеты рассыпались в воздухе, падали в воду, шипели, как на сковородке. Пуля, ударяясь о камень, высекала ярко-красную искру, точно большим кресалом.
3
Добралась наконец до правого берега и основная группа разведчиков, поддержанная пехотинцами и артиллеристами. Их потери были невелики. Одного солдата убило, троих тяжело ранило. Двоих разведчиков слегка задели осколки. Наташа тут же, на берегу, их перевязала. Легко ранило и Гунько, - вражеская пуля коснулась его правой руки, - но он никому об этом не сказал и наскоро завязал руку носовым платком.
Берег тут был отлогий и песчаный. Только в километре от главного русла реки, за селом, начинался крутой подъем, изрезанный поперечными оврагами, многие из которых заросли колючим кустарником. Туда, на гору, вбежало десятка два домиков, чуть видневшихся сейчас на горизонте. Основные силы немцев, по всей вероятности, находились на той горе. Бойцы сравнительно легко сбили боевое охранение врага и стали осторожно продвигаться вперед. Вскоре достигли восточной окраины села. Здесь Марченко остановил Забарова.
– Тут будет мой КП,- решил он.- Радиста оставь со мной. С тобой буду разговаривать через связных. Впрочем, можно протянуть и нитку. Но связными надежней.
– Почему? - удивился Забаров.
– Как только войдете в Бородаевку, немедленно сообщи, - не отвечая на вопрос, продолжал Марченко.- Голубева пусть тоже останется, - добавил он. Но из темноты раздался голос Наташи:
– Там будут раненые, товарищ лейтенант, я пойду с разведчиками.
– Ладно, идите. Осторожней только...
– Спасибо, товарищ лейтенант, - неожиданно и, пожалуй, некстати поблагодарила Наташа.
Марченко показалось, что девушка даже с нежностью посмотрела на него из темноты. Он расценил эту нежность по-своему и вздохнул свободно и легко.
Рядом с лейтенантом находился Камушкин. Комсорг возился с рацией. После гибели Акима обязанности радиста были возложены на Камушкина. Принимал он эту работу, надо сказать, неохотно, отпирался, но ничто не помогло.
– В армии так, - пресерьезно напутствовал его Сенька, считавший себя большим военным авторитетом, - что прикажут, то, брат, и делай. Приказали радистом быть - ну и помалкивай. Прикажут завтра дивизией командовать - и будешь командовать как миленький.
– Ох и брехать же ты, Семен, здоров! - удивился неутомимому Сенькиному вранью Камушкин. - Кто тебя только и научил? Нехорошо это.
– Ну, знаешь, мое вранье особого рода. Без него вы бы с тоски подохли. Ты говори спасибо мне за то, что развлекаю вас.
– Что ж, может, в этом и есть правда, Семен, - согласился Камушкин, убедившись еще раз, что препираться с Сенькой совершенно невозможно.
– Конечно. Та самая сермяжная правда, Вася. Иди, иди в радисты, чудак. Аким тебе завещал рацию. Если, говорит, со мной что случится, то 'Сокола' моего Васе Камушкину передайте. Так и сказал. Я сам слышал.
Камушкин, конечно, понимал, что Сенька и на этот раз приврал, но спорить не стал: в конце концов, не все ли равно, говорил так Аким или нет, - важно, что радиостанция осиротела и кто-то должен ведь на ней работать...
Оставаясь сейчас с командиром роты, Камушкин наскоро наказывал Ванину:
– Ты, Семен, за комсорга там будь. Я на тебя надеюсь.
– Не подведу! - прошептал Сенька.
О поручении Камушкина Сенька немедленно сообщил Крупицыну. Тот торжественно пожал шершавую Сeнькину руку и сказал, подражая начальнику политотдела, как, между прочим, подражали ему в этом многие:
– Добро.
Ординарец командира и Камушкин быстро выкопали в сыром песке, под кустами ракит, три неглубокие ямы: одну для лейтенанта, вторую, рядом, для его верного телохранителя и неутомимого снабженца, третью для Васи с его радиостанцией. Камушкину вскоре удалось связаться с левым берегом и передать первую радиограмму. Камушкин даже опешил, когда услышал голос самого генерала.
Марченко взял трубку, доложил:
– Переправились. Сбили боевое охранение. Продвигаемся дальше.
Генерал приказал смело вступать в бой, отвлекать на себя как можно больше немцев.
Это распоряжение озадачило лейтенанта. Марченко не знал, что на левом берегу некоторые горячие головы нетерпеливо просили комдива разрешить им начать переправу. Генерал охлаждал их упрямым молчанием. Сизов ждал, когда внимание противника сосредоточится на переправившейся группе разведчиков, стрелков и артиллеристов.
Вскоре к Марченко прибежал связной от Забарова. Тяжело дыша, он рассказал, что разведчики и пехотинцы достигли центра села. Батарея Гунько заняла позицию на восточной окраине. Немцы пока не сопротивляются.
Забаров решил обойти село с юга и подняться на гору. Ждет согласия командира роты.
– Передайте лейтенанту Забарову: пусть действует по обстановке! -решил Марченко, отлично понимая, что лучшего распоряжения со своего командного пункта он все равно дать не сможет. Кроме того, Марченко понимал, что Федор стал опытнее его. Первое время это сознание мучило офицера, жгло больное самолюбие, но в конце концов он примирился с этим, как еще раньше примирился с тем, что разведчики охотнее шли в поиск с Забаровым, чем с ним.
Появление Наташи в роте заставило было его подтянуться, но вскоре все опять пошло по-старому. Вот только мысли о девушке не давали Марченко покоя. Он понял, что не может равнодушно относиться к Наташе.
И сейчас, передавая приказание связному, он поймал себя на том, что ему хочется спросить о ней. Но Марченко сдержался: он был достаточно опытен и умен, чтобы понять всю неуместность такого вопроса.
– Идите, - глухо сказал он связному.
Шаги солдата вскоре стихли. Волны, поднятые набежавшим ветром, лениво накатывались на отлогий берег, шелестя галькой. От реки поднимало холодный пар. Марченко, засунув руки в карманы брюк, зябко поеживался. Ему нестерпимо хотелось покурить, но он боялся открыть себя. Рядом с лейтенантом беспокойно ворочался в своей тесной и сырой норе Вася Камушкин. Руки его нащупывали в карманах 'лимонки' и размокшие куски хлеба. Автоматные диски оттягивали поясной ремень. Вася тщетно искал удобного положения, тихо поругивался. Ворочался около Марченко и его ординарец. Ординарца мучала дремота, но все усиливающаяся стрельба слева мешала ему заснуть.
Стрельбу эту слышал и командир. Он только никак не мог понять, с кем же перестреливаются там немцы. Шахаев со своими бойцами, конечно, погиб. В этом Марченко не сомневался: могла ли в самом деле крохотная горстка разведчиков уцелеть под ливнем вражеского пулеметного дождя и под разрывами немецких мин и снарядов! Но кто же все-таки там отстреливается? Забаров проникнуть туда не мог. Может, левый сосед начал переправу? А что, если немцы вдоль берега заходят сюда?!
