Там кружились самолеты, шел воздушный бой. Грохотала артиллерия.
Передохнув, поползли к котельной.
Масаев проскочил простреливаемое место и ожидал меня в котельной, прижавшись к стене. Я рванулся было к нему, но тут затрещали автоматы, захлопали винтовочные выстрелы — нас заметили.
Мне обожгло правую ногу выше колена. Нога стала тяжелее и словно длинней — цепляется за каждый выступ. А огонь все сильнее. Медленно продвигаясь вперед, пробрался к Мише. Я взмок. Одежда забрызгана кровью. Приподнялся, подошел к пробоине, в которую смотрел Миша.
Он спросил:
— Ранило?
Я отрицательно мотнул головой.
В котельной оказалось шесть автоматчиков и один пулеметчик — матрос Плаксин.
Отрезанные от батальона, они превратили котельную в настоящую крепость и отбивали атаку за атакой. Мы с Мишей подивились хитрости и сметке ребят. Они собрали автоматы, направили их стволы в проломы стен. К каждому автомату прикручен кусок водопроводной трубы, через трубу продета проволока, один конец ее привязан к спусковому крючку, а другой — к дежурному автоматчику. А у Плаксина в трех амбразурах — станковые пулеметы.
Я спросил его:
— Как же ты управляешься, как действуют ваши самострелы?
Плаксин улыбнулся:
— Вон тот пулемет и парочка этих автоматов бьют одновременно по двери, видишь — прямо против трансформаторной будки.
Судя по плотности огня, фашисты, наверное, считали, что в котельной не меньше роты!
Мы договорились, как действовать дальше. Решили, что, когда будем пробираться к паровозу, Плаксин прикроет нас огнем своего пулемета.
Ползком стали пробираться к паровозу. Вокруг свистели и лопались разрывные пули.
Комбат заметил наше продвижение: в воздух взвилась зеленая ракета. Это был условный сигнал и знак одобрения: «Мы вас видим!»
На животах скользнули на дно воронки.
— Миша, видел, комбат нас приветствовал? — спросил я.
Миша зашипел, как гусь:
— Ты что меня подбадриваешь, думаешь, казанский татарин испугался?! Я вот им сейчас покажу, как матросы веселиться умеют...
Он было высунулся из воронки, но я вовремя удержал его: перед самым носом треснула разрывная пуля.
Красной ракетой в сторону трансформаторной будки мы обозначили опасность.
Заговорил станковый пулемет. Это Плаксин. Молодец!
Мои локти легко и быстро понесли меня вперед. Миша, увидев, что я добрался до паровоза, последовал за мной. Полз он неуклюже, тяжело. Гитлеровские автоматчики открыли по нему огонь из окна трансформаторной будки.
Что делать? Я бы мог сам бросить гранаты и подорвать пушку, но надо выручать товарища.
У паровоза лежал Пронищев. Он был тяжело ранен. Возле него — винтовка. Я взял ее, укрылся за колесом паровоза, прикинул расстояние — и выстрелил.
Один ствол в окне трансформаторной будки исчез. Второй автоматчик метнулся в кирпичные развалины, залег и снова открыл огонь. Я прицелился, выстрелил и отчетливо увидел, как фашист ткнулся носом.
Миша Масаев добрался к паровозу цел и невредим.
До фашистской пушки было метров десять. Масаев — парень здоровый, руки длинные. Он встал, зашел за паровоз и метнул одну за другой две противотанковые гранаты.
От первого взрыва пушка подпрыгнула и повернулась набок, от второго отвалилось колесо, а ствол, как у зенитки, задрался вверх.
Судя по всему, замертво легла и прислуга.
Фашисты, наверное, ждали нашей атаки. Но никто их не атаковал. Тогда они сами решили окружить нас и взять живыми. Не тут-то было: снова заработал пулемет Плаксина.
Надо отходить. Я приказал Масаеву захватить Пронищева и отползать к воронке, а сам остался прикрывать их. Миша высунулся из-под паровоза — и упал. К счастью, пуля ударила в каску. Мишу только оглушило на несколько секунд.
Начало смеркаться. Через просвет в колесе я увидел: справа ползут два фашиста. Дольше оставаться нельзя, наверняка схватят. Метнул последнюю гранату и побежал к воронке.
Пронищев лежал на дне воронки, стонал и все повторял:
— Воды... Воды...
Масаев бинтовал ему грудь.
Стало совсем темно. В котельной нас ждут ребята...
Миша взвалил Пронищева на себя, пополз в котельную. Я за ним.
Продвигались медленно — сказывалась усталость. Над нами летели трассирующие пули, как бы указывая фашистам наш путь: «Вот они ползут, бейте их!»
Мы не думали, что дотянем Пронищева до котельной живым, но решили даже труп не оставлять фашистам.
В котельной было темно и тихо.
У «максима» лежал тяжелораненый Плаксин. Миша оттащил его в сторону, он очнулся и прошептал:
— Немцы здесь... — и снова потерял сознание.
Больше в котельной ни одной живой души не было.
Мы потихоньку подошли к двери и вдруг услышали за стеной шаги и разговор фашистов. Значит, тут не пройдем...
Пронищев приходил в сознание, бормотал что-то несвязное, потом снова умолкал. Мы перенесли его, положили рядом с Плаксиным.
Голоса фашистов отдалились. Мы опустились в люк и договорились: Миша проберется в батальон, а я останусь здесь охранять раненых.
Миша ушел. Я вылез из люка, прислушался. Думал: если фашисты полезут, забросаю их гранатами, буду стрелять из автомата. В крайнем случае, открою люк, спущусь в траншею и оттуда буду оборонять товарищей.
Заныла раненая нога. Я лег у стены. Полежал немного, потом приподнялся, проверил гранаты, автомат. Я был вооружен и чувствовал себя уверенно.
По восточной стене котельной хлестал наш пулемет. Отдельные пули залетали в котельную. Я ждал появления фашистских солдат со стороны паровоза. Но они почему-то не шли.
Наконец начало светать.
С восточной стороны застрочили автоматы, забухали взрывы гранат. Я плотней прижался к стене, взялся за кольцо гранаты. Кто появится здесь сейчас?..
И вдруг — русская речь!
Что есть силы я крикнул:
— Братцы! Здесь живые есть!
— Знаем! — послышалось в ответ.
Это был Большешапов. Его с группой солдат привел сюда Миша Масаев.
8. Становлюсь снайпером
Пять суток подряд, начиная с утра 16 октября до полудня 21-го гитлеровские войска атаковали наши
