низвергающиеся с небес, невозможно воспринять, как божье благословение.
Виктор сунул найденную коробку за пазуху. Даже оставшись один, он предпочитал называть коробку просто коробкой. Или предметом. Или штуковиной. Попахивало паранойей, но он решил, что уж лучше потом подлечится, чем этой ночью пойдет на корм из-за неосторожности.
Выбравшись из машины, он поежился. Ветра, слава богу, не было, но дождь оказался просто ледяным. Тугие косые струи хлестали по лицу с такой силой, будто вознамерились продолбить дырки в черепе. Виктор поднял воротник куртки и бросил последний взгляд на машину, раздумывая, нет ли там еще чего-нибудь такого, что может ему пригодиться. Например, ядерной боеголовки или пары бочек напалма…
– Дерьмовы, порой, дела твои, Господи, – вздохнул Виктор, спускаясь в придорожную канаву. – Ох, как дерьмовы…
Он зашагал к деревне, держась рядом с деревьями, чтобы успеть в любой момент нырнуть в лес. Уходить далеко от дороги он не стал. Нарезать круги не было времени. Такой дождь за полчаса справится с огнем. Поэтому приходилось рисковать. Виктор рассчитал, что если Прохор ждет своего часа на том же месте, он пройдет метрах в пятидесяти правее. В такой дождь должно хватить. Даже если у этого ублюдка нюх, как у охотничьего пса, и соколиное зрение. Знать бы, что он делает. Хотя бы одним глазком взглянуть… Но, как назло, больше никаких видений не было. Голова оставалась ясной и чистой, никаких признаков приближающегося приступа.
Как это всегда бывает, неприятности, когда они приходят, стараются зайти с самой неожиданной стороны. Беда не приходит в тех одеждах, в которые ты ее вырядил, готовясь к худшему. Она настоящий мастер сюрпризов.
В этом Виктор убедился, войдя в деревню. Он ожидал чего угодно. Увидеть растерзанные тела Кати и учителя, наткнуться на поджидающего его Прохора, повстречать злобных инопланетян или толпу проголодавшихся зомби… Единственное, чего не нарисовало его разыгравшееся воображение – что он придет в сгоревшую деревню и не найдет ни одной живой души. Двери машины были открыты, и она была пуста, если не считать тела Сергея. Ни Кати, ни учителя, ни ружья. Никаких следов борьбы Виктор тоже не обнаружил. Будто Катя и старик просто ушли, подумав, что он их бросил. Решили спасаться самостоятельно. Но ведь оба наверняка понимали, что уход из деревни равносилен самоубийству. Даже сейчас, несмотря на сумасшедший ливень, два дома, подожженные последними, продолжали пылать, горели поленницы, кое-где на почерневших остовах разрушенных домов плясало пламя. Огня пока еще было достаточно, чтобы не дать Прохору подойти близко. Если, разумеется, теория предсмертного ужаса была верной.
Виктор осмотрелся. Деревня словно пережила артиллерийский обстрел. Тут и там темнели обгоревшие печи, уткнув закопченные трубы в низкое небо, от некоторых изб остались одна-две обугленные стены с провалами окон. Пристройки, сарайчики, коробки скворечников, словом все, что было сложено не из бревен, а обычных досок – все это сгорело полностью, остались лишь тлеющие груды углей. В воздухе, несмотря на потоки воды, носились крупные хлопья пепла. Тяжелые капли тут же прибивали их к земле, но какое-нибудь обвалившееся бревно выбрасывало новый десант искр и черной жирной сажи.
– Катя! – позвал Виктор. – Макарен… Валентин Петрович! Эй, есть кто-нибудь?
Ему послышалось, что где-то раздался сдавленный возглас, но в следующий момент он понял, что это постанывает разваливающийся венец одного из домов.
«Ну и что ты будешь делать теперь? – издевательски спросил внутренний голос. – Что предусмотрено твоим планом на этот случай? Твоим роскошным, тщательно продуманным планом?»
«Они не могли далеко уйти. Зная, что рядом с огнем они в безопасности, они не могли далеко уйти. Если оба не свихнулись в одночасье. Или…»
«Или что? Или если твои предположения о всесилии горящих бревен оказались пустышкой? Ты это хотел сказать?»
Виктор с сомнением посмотрел на языки пламени, вырывавшиеся из окон учительского дома. Его гипотеза строилась лишь на смутных догадках и предположениях. Но если все посылки неверны, то… Нет, этого не может быть. Не может быть, чтобы все оказалось липой.
Он вышел на середину деревни, выбрав наиболее освещенный участок, и еще раз позвал:
– Катя! Где ты? Это я, Виктор!
На секунду ему показалось, что сейчас из-за какого-нибудь горящего угла выплывет высокая фигура в дождевике и хрипло скажет: «привет». Вот это был бы номер… Виктор сунул руку за пазуху и нащупал коробку. Вопреки ожиданиям, это не придало ему уверенности. Наоборот, теперь он был почти уверен, что свалял дурака. Снова вернулось ощущение, что он пропустил нечто очень важное. Маленькую деталь, которая, однако, могла стать камешком, увлекающим за собой лавину.
Но предаваться размышлениям времени не было. Нужно найти Катю. Как можно скорее, пока она или они не ушли слишком далеко.
– Катя! – снова заорал он, стараясь перекричать шум дождя и треск пламени.
«Я веду себя, как придурок, – подумал он. – Толку кричать? Если бы она слышала, давно бы уже отозвалась».
И все же, подчиняясь тому чувству, которое заставляет ждать поздним вечером автобус, хотя надежды на его появление почти нет, Виктор сложил ладони рупором и крикнул:
– Катя! Это я, Виктор! Отзовись!
Не успело стихнуть чахлое эхо, как из-за дома напротив, с которого дождь почти сбил пламя, раздался нервный крик старика:
– Хватит орать, дуралей несчастный! Он же вас услышит!
Виктор подпрыгнул чуть ли не до облаков. Во рту мгновенно пересохло.
– Идиот! – просипел он, едва ворочая языком, превратившимся в шершавую губку. – Какого рожна вы там делаете?
Не дожидаясь ответа, он сделал несколько шагов к дому, где прятался учитель, но замер, услышав резкий окрик:
– Стоять!
И тут же немного спокойнее:
– Стойте на месте. Даже не думайте подходить, пожалеете.
– В чем дело?
– Ни в чем. Стойте там и не орите.
– Где Катя? – памятуя о ковбойских замашках учителя, палящего по поводу и без во все стороны, Виктор не двигался с места, хотя нотки в голосе старика ему совсем не нравились.
– Здесь, – ответил из-за укрытия учитель. – Со мной.
– Что с ней?
– Ничего. Жива и невредима. Вы прекратите орать?
– Нет. Пока вы не объясните, что здесь к черту происходит. Почему я должен стоять тут?
Послышался сдавленный крик старика, а следом ругань, которую заглушил звонкий голос Кати:
– Витя! У него ружье! Осторожнее!
– Ты меня опять укусила, стерва! – в голосе старика слышались боль, изумление и что-то, отдаленно напоминающее уважение.
– Катя, он опять за свое? Подожди, я сейчас…
– Нет! Витя, стой! У него ружье. Дуло мне в спину упирается…
– Ты слышал, молокосос? Подойдешь ближе, я ей руку прострелю! Или ногу. Короче, стой, где стоишь.
– Господи ты боже мой, – Виктор не сводил глаз с почерневшей стены, закрывающей от него Катю со стариком. – Да что же это за осел такой? Сколько ж можно?.. Чего вы добиваетесь? Чего вы хотите, кретин вы этакий?!
– Того же, чего и вы – пережить эту ночь! Я не собираюсь подыхать здесь, ясно? И сделаю все для этого! Я хочу жить!
– Все этого хотят! Но вы же сами загоняете себя в ловушку! Он скоро будет здесь. Совсем скоро. Первые дома уже почти догорели. Еще несколько минут, и он сможет войти в деревню! У меня есть идея, как его убить. Но я не могу торчать тут, у него на виду, под проливным дождем. Это все погубит. Стойте там, пусть девушка будет у вас. Но дайте мне тоже спрятаться…
– Нет! Стойте на месте, иначе я стреляю! Что у вас за идея?
– Я не должен вам ничего рассказывать, как вы не можете понять?! Она может забраться в вашу тупую башку, и тогда все пойдет насмарку.
– Это ложь! Ни единому слову не верю! Ни е-ди-но-му! Вы просто хотите подставить меня. Надеетесь спрятаться и посмотреть, как он будет со мной разделываться. А потом под шумок свалить отсюда. Это ваш хваленый план?
– Зачем тогда мне было возвращаться сюда?! – в ярости заорал Виктор. Он уже не знал, кого с большим удовольствием прикончил бы – Прохора или этого старого маразматика.
– За сучкой вернулись. И попали впросак, – старик захохотал. – Ловко я вас раскусил, а?
– Витя, Витенька, придумай что-нибудь! Он совсем тронулся!
– Ничего он придумать не сможет. Теперь здесь условия диктую я. И условие такое, слышишь ты, молокосос? Ты сейчас же расскажешь мне, что задумал. Сейчас же! А потом я подумаю, что делать с тобой и твоей сучкой. Считаю до трех. Если будешь молчать, прострелю твоей девке руку. Раз!
Виктор стоял прямо на дороге, рассекавшей деревню напополам. Видно было шагов на тридцать в одну и в другую сторону. Дальше проселок исчезал в темноте, будто весь мир ужался до маленького круга, освещенного неверным светом гаснущего пламени. А за зыбкой границей, которую выстроили дождь и тьма, начиналось Ничто. Хаос, не имеющий ни начала ни конца. И как раз из этой пустоты, населенной лишь чудовищами, вскоре должен был выйти человек в дождевике. Непрошенный гость, грозящий гибелью этому микроскопическому осколку мира.
– Два! Слышишь, молокосос? Уже два. Я взвожу курки.
До Виктора донеслись сухие щелчки. Старик, похоже, не шутил.
– Витя! Витя, я боюсь!
– Ну, что скажешь? Или предпочитаешь помолчать и послушать, как твоя девка будет орать, когда я влеплю заряд дроби ей в руку? С такого расстояния от этой тоненькой ручки только кровавые ошметки останутся. Помнишь, что стало с твоим другом после такого выстрела. Сейчас будет похлеще. Хочешь проверить?
– Стой! – Виктор посмотрел туда, где, по его предположениям, ждал своего
