– А ты бы мог расстрелять ту афганку?
– Какую?
– Ту, что навела нас на засаду. Помнишь, четверо погибло?
– Не знаю. Наверное, нет. В детском садике и в школе меня дразнили «бабником», все время девчонок защищал. А ты бы смог?
– Мне стыдно…
Он не успевает договорить, за что ему стыдно, я просыпаюсь.
Дома меня ждёт телеграмма от Сашиной мамы: «Приезжай, Саша погиб».
– Сашка, – прихожу я на кладбище, – мне стыдно за то, что на выпускном экзамене по научному коммунизму я получил «пятёрку» за критику буржуазного плюрализма… Мне стыдно, что после того, как Съезд народных депутатов сказал, что эта война – наш позор, нам вручили значки «Воинов- интернационалистов» и Грамоты Верховного Совета СССР.
Сашка, ты там, а я здесь…»
«Он у меня маленького роста был. Родился маленький, как девочка, два килограмма, рос маленький. Обниму:
– Моё ты солнышко.
Ничего не боялся, только паука. Приходит с улицы… Мы ему новое пальто купили… Это ему исполнилось четыре года… Повесила я это пальто на вешалку и слышу из кухни: шлёп-шлёп, шлёп-шлёп… Выбегаю: полная прихожая лягушек, они из карма нов его пальто выскакивают… Он их собирает:
– Мамочка, ты не бойся. Они добрые, – и назад в карман запихивает.
Игрушки любил военные. Дари ему танк, автомат, пистолет. Нацепит на себя и марширует по дому.
– Я солдат… Я солдат…
– Моё ты солнышко… Поиграй во что-нибудь мирное.
– Я – солдат… Я солдат…
Идти в первый класс. Не можем нигде купить костюм, какой ни купи – он в него прячется.
– Моё ты солнышко.
…Забрали в армию. Я молила не о том, чтобы его не убили, а чтобы не били. Я боялась, что будут издеваться ребята посильнее, он такой маленький. Рассказывал, что и туалет зубной щёткой могут заставить чистить, и трусы чужие стирать. Я этого боялась. Попросил: «Пришлите все свои фото: мама, папа, сестрёнка… Я уезжаю…»
Куда уезжает, не написал. Через два месяца пришло письмо из Афганистана: «Ты, мама, не плачь, наша броня надёжная».
– Моё ты солнышко… Наша броня надёжная…
Уже домой ждала, ему месяц остался до конца службы. Рубашечки купила, шарфик, туфли. И сейчас они в шкафу. Одела бы в могилку… Сама бы его одела, так не разрешили гроб открыть… Поглядеть на сыночка, дотронуться… Нашли ли они ему форму по росту? В чем он там лежит?
Первым пришёл капитан из военкомата:
– Крепитесь, мать…
– Где мой сын?
– Здесь, в Минске. Сейчас привезут.
Я осела на пол:
– Моё ты солнышко!!! – Поднялась и набросилась с кулаками на капитана:
– Почему ты живой, а моего сына нет? Ты такой здоровый, такой сильный… А он маленький… Ты – мужчина, а он – мальчик… Почему ты живой?!
Привезли гроб, я стучала в гроб:
– Моё ты солнышко! Моё ты солнышко…
А сейчас хожу к нему на могилку. Упаду на камни, обниму:
– Моё ты солнышко!..»
«Положил в карман кусочек своей земли – родилось такое чувство в поезде… Были, конечно, среди нас и трусы. Один парень не прошёл комиссию по зрению, выскочил радостный: „Повезло!!!“ За ним шёл другой по очереди, и его тоже не взяли, он чуть не плакал: „Как я вернусь в свою часть? Меня две недели провожали. Хотя бы язва желудка была, а то зубы болят“. В одних трусах прорвался к генералу: из-за каких-то больных зубов не берут, так пусть вырвут эти два зуба!
У меня по географии в школе было «пять». Закрываю глаза и представляю: горы, обезьяны, мы где-то загораем, едим бананы… А было так. Нас посадили на танки: в шинелях, пулемёт – вправо, пулемёт – влево, задняя машина, которая замыкает, – пулемёт назад, все бойницы открыты, автоматы высунуты. Железный ёж какой-то. Встречаем два наших бэтээра – ребята на броне сидят, в тельняшках, в панамах, смотрят на нас, со смеху давятся. Увидел пленного наёмника, был потрясён. Как тренирован! – атлет. А я попал в горы и не знал, как ступить на камень, что начинать надо с левой ноги. Десять метров по отвесной скале нёс
