«Вот сейчас она, как тогда, прикроет лицо кулаками…» — в страхе подумала я.
— Отменить свадьбу?! — вопрошающе взглянув сперва почему-то на меня, а потом на Лидусю, изумился Валерий.
— Но ты, как выяснилось, можешь жить без меня?
— Не могу, — честно ответил он. И, разведя руками, добавил: — Но и без мамы не хочу. К тому же, тебе известно… она тяжелобольной человек.
Через силу, преодолевая себя, он все же прибегнул к этому аргументу.
— Что ты, Валерий? Что ты?! — засуетилась я. — Мне совершенно не нужна помощь. Совершенно! Я не нуждаюсь в ней.
— Я не сказал, что ты нуждаешься. Но хочу быть спокоен… И поэтому мы будем жить вместе с тобой. Я так решил.
«Я так решил…» Вновь услышала я от сына эти слова. Они не были девальвированы частым употреблением и были обеспечены, как я поняла, золотым, хоть и скрытым в повседневности, запасом воли.
Сын каждый день дотошно проверял, не забываю ли я сама себе делать уколы. Тяжелая форма диабета дарит больным квалификацию медсестер.
Самым пугающим для Валерия словом было теперь слово «кома», напоминавшее мне почему-то зимние дни и комья снега, которые мои питомцы швыряли друг в друга. Кома… Этот термин обозначал то состояние диабетиков, которое является для них кратчайшей дорогой расставания с жизнью.
Был случай, когда я по этим рельсам уже устремилась в небытие, но сын, оказавшийся рядом, успел перевести стрелку.
— А мои родители? — совладав с собой, осведомилась Лидуся.
— Их двое… А мама одна.
Суетливыми фразами я пыталась смягчить их диалог, помочь найти выход:
— Живите попеременно: то тут, то там!
— Когда ты выздоровеешь… тогда — пожалуйста, — ответил Валерий.
Он знал, что болезнь моя неизлечима.
На миг Лидусины глаза опять превратились в огнестрельные щели: она возненавидела эту болезнь, из-за которой ей пришлось отступить. «Не меня, а болезнь, — объясняла я себе. — Но разве и сама я не испытываю бессильной ненависти к своей болезни?»
Второй раз, как говорят, у меня на глазах сын проявил характер, перед которым Лидусе пришлось сдаться.
«У него, оказывается, есть воля… А у нее есть любовь! Иначе бы она не сделала ни шагу назад», — радовалась я сразу по двум поводам.
Валерий подошел к Лидусе неловко, потому что и это было у меня на глазах, обнял ее и сказал:
— Знай… Я не могу жить без тебя. И никогда не смогу. Я сразу вспомнила о своих кухонных делах, заторопилась исчезнуть.
А когда вернулась обратно, Лидуся, уже полностью уверившись, что сын мой дышать без нее не сможет, обстоятельно продолжала готовиться к свадьбе. Обстоятельность была одним из определяющих ее качеств.
— Во время свадьбы состоится концерт. Но только силами новобрачных! — объявила она. — Иначе к чему приглашать из «высшего» доцентов и профессоров? Пусть еще раз услышат… Но уже классический репертуар! Вообще свадьба должна обойтись без всяких там современных ритмов и отплясываний. Они этого терпеть не могут. Все должно соответствовать консерваторскому духу!
«Если б она руководила им ежечасно и всегда! — восторгалась и надеялась я. — Можно было бы спокойно закрыть глаза… Добрый гений нашей семьи!»
— Мама предложила, чтобы и бас выступил под ее аккомпанемент.
— Спасибо Полине Васильевне! — не подумав, признательно отреагировал мой сын.
— Это ни к чему… С какой стороны ни взгляни! — осадила его Лидуся. Она все рассматривала с разных сторон. Иначе говоря, «всесторонне». — Без всякой пользы маме и ее басу! Они же не студенты «высшего музыкального»… Это во-первых. А во-вторых… Зачем два дуэта на одной свадьбе?
… Лидусиного отца звали Модестом Николаевичем. Модестом он был в честь Мусоргского. Хотя, по его собственным словам, услышанным мною еще в детском саду, «посвятил себя скромному делу»: настройке роялей.
Повзрослев, Лидуся внушила отцу, что все зависит от того, кому он настраивает рояли. Она умела побуждать близких ей людей к активности и совершенствованию (если не нравственных качеств, то уж профессиональных во всяком случае!). Отца она побуждала стать уникальным настройщиком. Так как в доме к ней прислушивались за троих, он исполнил желание дочери.
— В любой профессии можно стать дефицитным специалистом, за которым охотятся, — разглагольствовала Лидуся. — Не человек должен предлагать свои услуги, а его услуг должны домогаться.
«Полезно, очень полезно, чтобы мой сын усвоил ее взгляд на профессии, — думала я. — Пусть к нему обращаются с протянутой рукой, а не он протягивает руку за подаянием… Лидуся не только поступками, но и своей философией прокладывает ему дорогу».
Модест Николаевич постепенно, при посредстве Лидуси, стал настраивать рояли почти всем преподавателям консерватории, а главное — всем знаменитым певцам и пианистам нашего города.
— Со временем он будет настраивать не только их рояли, но и их самих! — предрекала Лидуся. — Нашему дуэту это не помешает.
«Лишь бы ее у Валерия не похитили… Лишь бы не похитили!» — мысленно причитала я.
Желающих совершить похищение насчитывалось немало — среди студентов и даже среди профессуры. Ведь на нее еще в школьные годы трудно было «смотреть в упор».
Но Лидуся была безукоризненно верна моему сыну. Если к ней начинали подступать с комплиментами, она комплиментами и отвечала. Но они касались не мужских качеств собеседника, а его музыкальных достоинств или достоинств его жены. То, что было ее личной собственностью, она по-прежнему оберегала от любой порчи и унижения.
«Пусть она и впредь считает моего сына своей собственностью!» — мечтала я.
Проектные и планирующие организации лишь сочиняют проекты и планы, но за их воплощение не отвечают. За это отвечают другие… Лидусе было сложнее: она и сочиняла, и воплощала.
Все чаще я сравнивала ее с целым учреждением, которое работало и на моего сына. Могла ли я не грезить о процветании такого учреждения?
Модест Николаевич и Полина Васильевна считали главой своего дома Лидусю даже тогда, когда их дочь была еще в детском саду. И естественно, что она, студентка «высшего музыкального», стала полновластной хозяйкой нашего дома.
Родители готовы были отдать Лидусе все, оставив себе лишь необходимую одежду, постельное белье и голые стены. Но она являла собой ценность, не нуждающуюся в приданом. Поэтому взяла из родительской обители только то, без чего не могла обойтись. К примеру, один из двух роялей, которые были в квартире Назаркиных. Потому что и пианисток там было две. А кроме рояля захватила лишь чемоданчик… Она вообще предпочитала плывущему в руки то, чем нужно было, пустившись вплавь, завладеть самой.
Когда Валерий и Лидуся перешли на последний курс, был создан проект их участия в конкурсе молодых вокалистов. Предстояло воплощение…
На конкурсе соревновались певцы, но мой сын уже отучился чего-либо добиваться в одиночку. От нашей семьи в состязание предстояло вступить дуэту.
Модест Николаевич, воспитанный дочерью, был, как говорила Лидуся, «дефицитнейшим настройщиком» во всем городе. Быть не лучшим настройщиком ее отец не имел права! Он настраивал рояли и всем членам будущего жюри, включая самого председателя.
— Решающая настройка тебе предстоит сейчас, — сказала Лидуся.
И он, привыкший повелевать струнами, сам приструнился, осознав необычайность момента. Это произошло у него внутри… А внешне он оставался полусогбенным, как бы раз и до конца дней склонившимся над раскрытым роялем. Смерть двух дочерей так согнула его, что даже успехи третьей не смогли
