нелегко бывает по буквам и словам определить возраст. Мама, к примеру, выводит те же четкие строки и с тем же умеренным наклоном, что выводила в третьем классе или седьмом. А тут строчки разухабистые, буквы отпускают поклоны в разные стороны. Мальчишка писал… Это я безошибочно определяю!
Помолчав, он сообщил:
— Вася включился в борьбу. Куда-то поехал…
— Он, конечно, и вас с мамой защищает. А не только себя! — выразила уверенность Катя.
— Тоже пытается доказать, что от слова «семья» не могут происходить слова с негативным… то есть плохим значением. Мы с Васей думаем, что для неправедного… то есть нечестного использования родственных отношений (а это бывает!) надо бы изобрести другое обозначение. Ты согласна?
Катя всегда соглашалась с дедушкой. И тем более с Васей!
— Вот если на заводе или на фабрике работают отец, мать и их дети, это именуется трудовой династией. А если то же самое в педагогическом институте — семейственность! Почему, а?
Катя в свои двенадцать с половиной лет не смогла ответить на этот вопрос. Но и Александр Степанович в свои пятьдесят восемь тоже не смог.
— А это письмо разорвать нельзя? — простодушно поинтересовалась Катя.
— Что ты? Ни в коем случае!
Дедушкина львиная голова вновь подверглась отчаянной трепке.
— Нельзя разорвать?
— Нельзя… Потому что кое-кто в институте именует такие письма «письмами трудящихся». Нонсенс, конечно! То есть чепуха… — Александр Степанович обычно находил синонимы слов, которые внучка могла не понять. — Под письмами трудящихся надо разуметь только письма людей порядочных. А если столь уважаемым именем награждать доносы и пасквили… ну, ложь, одним словом, не кощунство ли это?
Отравленная стрела была нацелена не только в него самого, не только в Васю, но и в Юлию Александровну… И Катя поняла, что дедушка скоро не успокоится.
— Одного моего знакомого, директора педучилища, пятый год, как раз перед самым его днем рождения, атакуют доносами. И что ж? На глазах у всех, кого он учит и кем руководит, прибывают комиссии. Обвинения в основном не подтверждаются. Но как же он после этого может воспитывать, обучать? Кто ему будет верить? Сама процедура почти следственного разбирательства — уже тень на репутации человека. А она чистая… Незапятнанно чистая! Я ручаюсь за него, он мой бывший студент.
— «В основном не подтверждаются»? — уловила дотошная Катя. — Немного он, значит, все-таки виноват?
— Что-нибудь, Катюша, обнаружить можно всегда. Ну, к примеру… Должна на столе быть одна чернильница, а стоят две. Излишество! Вот тебе и пункт в заключительном документе… А если подсчитать, сколько народных денег уходит на комиссии, которые обнаруживают «что-нибудь»?
Катя испугалась, что на поляне, окруженной березами, у которых гигантский рост не отобрал изящества, дедушка вновь, как поверженный витязь, раскинется на траве. А Васи-спасителя рядом не было.
— Давай вернемся, — попросила она.
Но Малинин еще не все высказал. Катя поняла, что он должен разрядиться здесь, в лесу, чтобы протестующая энергия не осталась в нем и, мечась внутри организма, не задела бы сердце.
— Раньше за оскорбление вызывали к барьеру. На дуэль то есть… — пояснил Александр Степанович. — «Две пули — больше ничего — вдруг разрешат судьбу его…» Пальбу устраивать, я уверен, не следует. Но ведь пасквили даже бессмертных до отчаяния доводили. Нет уж… За нападение на человека с кастетом или с ложью отвечать надо.
Дедушкины слова были очень похожи на те, которые два года назад при подобной же ситуации произносил Вася. Катя не могла про себя не отметить это.
— А вот здесь Вася тебя спасал, — напомнила она.
— Нет, ты подумай… — опять зарядился энергией протеста Александр Степанович. — Давным-давно была такая история… В одной газете, областной, кажется, или в ведомственном журнале (до войны это было, и я запамятовал, где именно!) напечатали разоблачительное письмо. Обвинили человека во всех смертных грехах. Сначала опубликовали, а потом проверили. Факты не подтвердились… Не оказалось грехов! Вызвали в редакцию объект нападок… то есть человека этого, которого обвинили. Чтоб извиниться! А он не пришел.
— Обиделся?
— Нет, он умер.
— Как умер?…
— Обыкновенно… Кровоизлияние на почве острых переживаний. И что ты думаешь? Сотруднику, который вовремя не проверил письмо и оболгал человека, объявили выговор. Даже строгий! Но ведь он совершил убийство. А за убийство что полагается?
— Смерть, — со свойственной ей бескомпромиссностью заявила Катя.
— Ну суд хотя бы… А тут выговор. Непостижимо! Ненаказуемое убийство получается. А у человека, между прочим, жена, дети… И старая мать. Я об этом в своей последней монографии написал.
Эхо начало повторять мысли дедушки — и он приглушил голос.
— Ложь, клевета… Они же разъединяют людей. А людей надо объединять! Вася об этом две диссертации защитил. И даже, я бы сказал, защитил не столько диссертации, сколько законы дружбы и братства. Честное разоблачение — это очистительная волна. Она благородна, необходима! Но если с помощью псевдоразоблачений сводят личные счеты или прокладывают дорогу корыстолюбию?… Когда разоблачают клеветники и демагоги…
Александр Степанович не мог с ходу подобрать синоним к слову «демагоги» и замолчал.
Хотя вообще-то был убежден, что ребенок способен понять все на свете! С внучкой да еще в лесу он мог не сдерживать себя, не оглядываться по сторонам… Его устраивали и моментальность Катиного восприятия, и то, что «утечки информации» быть не могло.
Все же он сказал:
— Умолчание — разумеется, форма лжи. Но в некоторых случаях наиболее допустимая. Так что маме ни слова. Договорились? Довольно с нее…
4
Юлия Александровна часто сравнивала Васину жизнь с жизнью Александра Степановича.
— Ты прошел путь от учителя до ученого… А он от института до института! Студент, аспирант, заместитель декана, декан… С учителями общался лишь тогда, когда сам был школьником.
Малинин сперва преподавал в школе литературу и русский язык, потом стал директором школы и лишь после этого пришел в институт. Точнее сказать, его туда привел ректор, которого все называли по фамилии: Туманов. Юлия Александровна ступень в ступень прошла той же лестницей.
— У каждого своя дорога, — возражал дочери Александр Степанович. — А ты хочешь, чтобы все считали нашу с тобой стезю единственно возможной. На каком основании?
— На основании правил закономерности, — негромко, но кропотливо отстаивала свою точку зрения Юлия Александровна. — Воспитатель, не ведавший школы? Это все равно, что агроном, не ведавший поля.
О ректоре института Туманове все говорили с восторженным придыханием. Он был легендой: старые учителя города при упоминании его фамилии мечтательно закатывали глаза, словно он олицетворял лучшие и невозвратные годы их жизни.
— Будучи ректором, по сути, остался учителем, — рассказывала Юлия Александровна. — Каждый деятель педагогической науки обязан продолжать быть учителем. Хотя бы в душе! Иначе какой же он воспитатель?
Александр Степанович тоже восторгался Тумановым, но без обычной бравурности, а с какой-то беспомощной грустью.
