Я старался его ободрить: ведь он же был моим гостем.
— Давно вы на «ты»? — спросила Людмила.
Она не могла чертить или читать свои лекции, как делает, если чем-нибудь недовольна. Но обращалась все время ко мне: она не любит встречаться глазами с тем, на кого сердита.
— Это даже хорошо, что вы явились так неожиданно, — сказала мама. — С хозяйки нет спроса! У скромного ужина есть оправдание!..
— Да, прошу вас за стол, — пригласил отец.
— Садись, Иван, — поддержал я отца. — Чувствуй себя как дома!
— Тогда я сниму пиджак! — сказал Иван так громко, словно знал законы нашей семьи.
На буфете у нас стоят фарфоровые фигурки. Их расставила бабушка, которая умерла года три назад. Людмиле фигурки не нравятся, но она их не трогает: это считается памятью о маминой маме.
А в тот вечер мама сама вдруг взяла фарфоровые фигурки и унесла в соседнюю комнату. Она все время оглядывала наши стены и вещи, то и дело что-нибудь вытирала. Она, когда нервничает, всегда водит тряпкой по мебели, ищет пыль, которой там нет. Мама не подготовилась к встрече гостя, мнение которого было для нее, оказывается, так важно. Но не мог же я рассказать обо всем заранее! «Не твое это дело! Ты этого не поймешь!» — сказала бы мне Людмила.
Все волновались. Отец снова и снова включал радиолу и каждый раз спрашивал:
— Не мешает?
— Ну что вы! — отвечал Иван.
Тогда отец выключал… Да и сам Иван, я уверен, снял пиджак просто для храбрости.
Людмила помогала маме на кухне. Когда они внесли в комнату тарелки с сыром, ветчиной и салатом, мы, все трое мужчин, сидели уже за столом.
Людмила взяла пиджак Ивана и, отряхнув рукав, перевесила на свободный стул.
С этой минуты всем стало легко.
Отец достал графин, в котором плавали желтые корки.
Я поймал мамин взгляд. «Надеюсь, ты пить не будешь», — молча сказала она отцу. А он ответил ей вслух:
— Врач разрешил… в исключительных случаях…
— Но сегодня ничего исключительного не происходит, — сказала Людмила.
Иван взял графин и налил в рюмки всем, кроме отца. Мне тоже… Но я боялся, что Людмила какой- нибудь одной фразой все сразу испортит, и поэтому пить не стал.
— За мир и дружбу! — сказал Иван.
— Между народами? — спросила Людмила.
— В том числе и между народами.
Людмила улыбнулась и выпила. Мы с Иваном переглянулись.
Чтоб моя полная рюмка не мозолила всем глаза, Иван незаметно и ее, как говорят, осушил.
Мы долго еще сидели. Отец опять заводил свои огромные пластинки. А Иван терпеливо их слушал. Может быть, он даже получал удовольствие. Потом Людмила переоделась и пошла провожать его.
Когда они стояли в коридоре возле двери, я с радостью сказал сам себе: «Все-таки он чуть-чуть выше сестры. А еще ведь надо учесть ее каблуки!»
— Иван и Людмила! — сказал вдруг отец.
«Иван и Людмила… Руслам и Людмила… Отец за весь вечер ни разу не цитировал песни и арии, — подумал я. — Ни единого раза! И ни разу не назвал меня гордо мерзавцем. Почему? Наверно, стеснялся Ивана. Дорожит его мнением?.. Значит, Иван понравился?»
Но ведь взрослые не торопятся высказывать вслух то, что думают друг о друге. И всегда боятся перехвалить. Обругать они не боятся, а вот прежде чем похвалить, будут долго присматриваться, приглядываться. Даже если все сразу ясно!
— Это хорошо, что ты устроил такой спектакль, — унося на кухню тарелки, сказала мама.
— И как ты это придумал? — воскликнул отец. — Умный, мерзавец! Изобретательный!..
Опять они обо мне!
8
Прошло два с половиной месяца.
Иван теперь бывал у нас очень часто. И дом наш как-то повеселел. На окна и двери мама повесила новые портьеры, которые много лет лежали в шкафу. На столе теперь всегда была яркая скатерть, которую раньше мама стелила только по праздникам.
Вкуснее всего мама кормила нас теперь по вечерам: Иван иногда ужинал вместе с нами.
Однажды дядя Леня с нижнего этажа остановил меня на лестнице и спросил:
— Это ваш родственник? Такой… загорелый…
— Да, — ответил я. — Родственник… Мамин племянник.
— Я так и думал: ты с ним на «ты».
— Что, симпатичный?
— Видишь ли, издали трудно определить. Но производит хорошее впечатление.
— Он архитектор. Талантливый!
— Это стало в вашей семье фамильной профессией. Впрочем, это профессия века: строят, строят… — Дядя Леня засунул дужки очков в рот: призадумался. — Кем же он Людмиле приходится? Двоюродным братом?
— Ну да. Они дружат с детского возраста.
Он долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Мне показалось, от радости… И сказал на прощание:
— Если Людмила захочет, я зайду посмотреть отца. Или привезу к вам специалиста. Если захочет…
Я не успел еще похвастаться во дворе, что сестра скоро выходит замуж. Как хорошо!.. Зачем огорчать дядю Леню?
Ивану я сказал:
— Прямо под нами живет один врач, Я уже, кажется, говорил… Очень влюблен в Людмилу.
— Давно?
— С детского возраста! Я объяснил, что ты наш двоюродный брат. Чтоб он не расстраивался… Понимаешь? Так что будь в курсе дела.
— Добрый ты, брат! — улыбнулся Иван.
Вместо слова «мерзавец» он говорил мне «брат». Это было приятнее.
Дома у нас никто о свадьбе даже не упоминал. Отец и мама боялись спрашивать у Людмилы. Но все время об этом думали. И я думал.
Когда сестра возвращалась домой, мы смотрели на нее вопросительно.
— Играли в теннис, — сообщала она. — Иван снова выиграл.
Или что-нибудь вроде этого.
Конечно, я мог бы узнать у Ивана. Но получилось бы, что мы ждем не дождемся.
Однажды вечером Людмила сказала:
— Жить я хочу рядом с вами. Где-нибудь здесь, поблизости.
— Какое это имеет значение! — Отец вскочил со стула.
Мы с мамой тоже вскочили. Ожидание прорвалось — и мы стали убеждать Людмилу, что транспорт у нас в городе работает хорошо, что отцу и маме врачи прописали прогулки и что район поэтому не имеет никакого значения. «Не хватает, чтоб из-за этого она затянула все дело!» — думал я. Но сестра повторила так твердо, что все мы сразу притихли:
— Нет, я буду жить только где-нибудь рядом. Это уже решено.
Кем решено? Ею?.. Или ими обоими? Никто спросить не решился.
Ивану недавно дали комнату в совсем новом доме. Это было далеко: минут сорок от центра, если ехать на троллейбусе. Один раз Иван, как он выразился, затащил меня к себе. Правда, я не очень сопротивлялся. Так, для приличия сказал:
— А может быть, лучше поедем к нам?
Это было на стадионе, где Иван с Людмилой играли в теннис.
