В тот день, когда я подслушал, мама почти шептала: мне ведь нельзя волноваться. Хорошо, что отец тихо говорить не умеет! Это мне помогло.
Когда разговор их окончился, отец вошел в комнату, где я нагнулся или, как пишут, склонился над учебником, который мне в тот день был совсем не нужен.
— О радость! Я знал, я чувствовал заране! — пропел отец из «Руслана и Людмилы». — Мой сын делает уроки!..
— Это даже хорошо, что композиторы, которых ты исполняешь, давно уже скончались, — сказала мама.
— Почему? — удивился отец.
— Они бы тебя растерзали! А я не хочу остаться вдовой. Не хочу!
Последние слова она сказала совсем без улыбки. И я испугался. Теперь за отца.
В тот же вечер я спустился тайком к Леониду Миронычу.
Леонид Мироныч живет под нами, на втором этаже. Он врач. Правда, зубной. Но об этом все у нас в доме забыли и вызывают его к себе при любой болезни. А дом наш огромный — целых семь этажей. Всегда есть больные: у кого сердце, у кого грипп, у кого воспаление легких. И все обращаются к дяде Лене. У него есть прозвище: дядя Леня — «ноль один». Вообще-то по телефону «ноль один» вызывают не «Скорую помощь», а пожарную команду, Но дяде Лене дали такое именно прозвище…
Он очень добрый. И даже застенчивый. «Видите ли, я ведь только дантист…» — всегда начинает он. «Дантист» — это значит попросту зубной врач или техник. Но дядя Леня всегда называет себя этим красивым словом «дантист». А в остальном он очень скромный и даже застенчивый…
Меня дядя Леня встретил в женском фартуке и со сковородкой в руке. На сковородке шипела яичница. Раньше мне казалось, что дядя Леня слишком много думает о еде: всегда я встречаю его с промасленными свертками, которые он держит в протянутой руке. Но мама мне объяснила, что все холостяки очень много возятся с продуктами, а едят гораздо меньше женатых: просто они не способны вести хозяйство. Ну, как некоторые ученики, которые часами возятся дома с тетрадями и учебниками, корпят над ними, зубрят, а отвечают на двойки или на тройки, потому что у них нет способностей.
— А-а, тезка! — воскликнул дядя Леня — «ноль один» как-то растерянно и даже испуганно.
Меня тоже зовут Леонидом. Или, вернее, Ленькой… И у меня тоже есть прозвище. Только оно хуже, чем у дяди Лени. Неблагозвучное! Даже не хочется вспоминать.
— Ты один? — спросил дядя Леня все так же испуганно. И схватил сковородку другой рукой: она, наверно, была горячая.
— Я… один. Я по делу.
Но дядя Леня выглянул на лестницу, будто за моей спиной мог кто-то скрываться. Потом он пригласил меня в комнату. На подоконниках почему-то стояла посуда, а в буфете, за стеклом, где обычно бывает посуда, почему-то стояли книги. Я решил, что ни за что на свете не буду холостяком.
— Дядя Леня, я на минутку.
— Кушать не хочешь? У меня есть яичница. Глазунья: два глаза. Можно с тобой поделиться…
Я понял: он по доброте своей предлагает мне то, что достается ему с наибольшим трудом, — еду, яичницу. И отказался.
— Мне надо сказать только два слова. Мне надо узнать… Ну, посоветоваться. Насчет отца. Я услышал сегодня, что у него «двести двадцать на сто»…
Так примерно начал я разговор, сделав вид, будто знаю, что это такое: «двести двадцать на сто».
— Видишь ли, — сказал дядя Леня. — Я ведь только зубной врач…
«Всегда называет себя дантистом, — подумал я, — а тут — зубной врач… Боится, я не пойму, что такое дантист. Считает меня кретином! Или, вернее сказать, ребенком. Это для взрослых одно и то же».
— Скажите, дядя Леня, это опасно: двести двадцать на сто? Вы ведь знаете!..
Он стянул очки с носа и засунул концы пластмассовых дужек в рот. Так ему всегда удобнее думать.
— Как бы это тебе объяснить? — проговорил он не очень внятно, потому что дужки были во рту.
Почему мне нужно все
— Как бы это тебе объяснить, чтобы ты меня понял?
Ну, конечно, ведь я же ребенок, то есть кретин!
— Отец выглядит абсолютно здоровым! — сказал я. — А когда смеется, то становится даже румяным.
— Я бы с удовольствием к вам зашел и посмотрел твоего отца, но лучше уж вызвать специалиста. Тем более что Людмила не приглашала. Мне самому неудобно…
— Но это опасно?
— Как бы тебе объяснить?.. Это — высокое кровяное давление. Его надо сбить! Врачи выпишут лекарства: порошки, уколы, таблетки. Но главное: положительные эмоции! Понимаешь?
— Еще бы! — соврал я. И подумал: «Хорошо бы, чтоб он мне не поверил. И объяснил!»
Он не поверил. Или пропустил мои слова мимо ушей.
— Положительные эмоции — это значит радость, веселье, надежда… Ведь главное — нервы. Им нужно питание.
Я посмотрел на яичницу. Он улыбнулся:
— Да-да! Им нужен витамин хорошего настроения. Они это любят, нервы. Отец работает на строительстве? Всю жизнь он на стройках! Это уже, прости меня, не для него: сроки, задания, планы. И еще… Может, его что-нибудь мучает, угнетает? Это надо решительно снять!
Я подумал немного.
— Нет, его ничего не мучает. У нас дома все хорошо. И на работе его уважают. Ему будет трудно уйти… Привычка свыше нам дана. Сами знаете!
— Может быть, ты и прав. А Людмила что думает? В смысле его работы?
— Не знаю. Я у нее не спрашивал. Но его не угнетает… Никто! Я уверен.
— Что ж, хорошо. Это важно! Если Людмила захочет, я зайду, посмотрю…
Теперь я понял, почему он выглядывал на лестницу: не хотел, чтоб Людмила увидела его в женском фартуке.
Они вместе учились в школе. Их считали женихом и невестой. Это было бы так хорошо, если б они поженились: Людмила осталась бы в том же доме, только спустилась бы на этаж. А у него книги не стояли бы там, где должна быть посуда…
Но Людмила не хочет. Она вообще не думает о замужестве: ее это не интересует. Она у нас «мастер четких линий» и думает только о своих чертежах.
Я однажды сказал:
— Вот если бы ты вышла замуж за дядю Леню!
— Две пары очков в одной молодой семье — это слишком много, -ответила мне она. Пошутила, хотя вообще-то шутить не любит.
А мама с отцом промолчали. И посмотрели на меня нежно и с жалостью, как на любимого дурачка: ты, дескать, мал еще. Не понимаешь!..
Странное дело: не заботятся о будущем дочери! Наверно, потому, что она — ранний ребенок. Но разве она виновата? Какая несправедливость! Все втроем они заботятся обо мне: просто уж нету сил.
3
Я слышал, как некоторые взрослые говорят: «Я сумасшедшая мать! Я сумасшедший отец!..» И всегда как бы гордятся своим сумасшествием.
Мои родители непохожи на этих людей. Они абсолютно нормальные. И даже стесняются того, что прямо-таки дрожат за каждый мой шаг. Поэтому они дрожат как бы в шутку, а не всерьез. И поэтому, думаю я, отец кажется иногда грубоватым. Просто родители слишком долго ждали меня. Вот в чем все дело!
Хотя мне от этого, конечно, ничуть не легче.
О себе они не заботятся никогда. Даже удивительно; про меня все знают -что вредно, чего нельзя Даже полезное может им показаться вредным. А на себя словно рукой махнули.
«Больше я этого не допущу!.. Начну с отца. Буду все время подбрасывать ему положительные эмоции!» — с таким твердым решением я вернулся домой.
