идет подробный разговор о первом выпуске отечественного инструментария, отмечаются его достоинства и недостатки. Говорится и о том, что наш инструментарий пока что уступает импортному, и выражается надежда, что следующий выпуск будет лучше, создатели его будут неустанно добиваться добротности и надежности, ибо от качества инструмента во многом зависит исход операций, то есть жизнь и судьба многих людей.
Конечно, думала Нина, непременно этот столбец надо выделить — это важно для тех, кто инструментарий выпускает. Ее удивило, что Алексей Платонович почему-то стоял, думал, но не взял статью для отправки на завод и не попросил отправить.
Алексей Платонович пришел домой позднее обещанного часа. Осунулся он за этот день, но и воспрянул.
За поздним обедом Нина спросила:
— Были очень тяжелые операции?
— Их было две. Одну делал я. Другую — мне. Причем не в клинике, где оперировать меня неудобно, а на совещании…
— Из-за статьи?
— Прочла! — Почему-то он был тронут этим и посмотрел благодарно.
У Нины сбивчиво вырвалось:
— Но что там такого, нет, наоборот, не такого?
— А вы не заметили? Это оплошность. Усмотрели, будто в статье принижается советская медицинская промышленность…
— Только и всего… — пробормотала Нина.
— Не только и всего, — уточнил он. — Мне предложено написать другую статью, где я должен восхвалять наш инструментарий.
— Ну хоть кто-нибудь возражал?
— «Кто-нибудь» бледнел и выступал с согласием.
И среди них — мой ученик по фамилии Грабушок. Я позволил себе попросить прочесть присутствующим злополучный абзац статьи. Послышались голоса в поддержку, «Ни к чему. Все статью читали», — сказал председатель.
Пришлось без шпаргалки процитировать, как я восхваляю добротный, надежный импортный хирургический инструментарий, и задать вопрос: кто этот инструментарий создал? Талантливые конструкторы, инженеры, рабочие — или эксплуататоры-капиталисты?.. На этом совещание кончилось. Председатель объявил, что выводы будут сообщены клинике.
Сказав это, Алексей Платонович с аппетитом принялся за вторую котлету. Потом посмотрел на Нину поверх очков:
— «Колокольчики мои, цветики степные, что глядите на меня, темно-голубые?»
Продекламировал он мягко. Но сразу же:
— Знаете, с такими глазами, как у вас сейчас, в плакальщицы приглашают. Этого я не ожидал. Вы догадались, и я догадываюсь: разговор еще не закончен. Но мне сегодня удалось свалить гору с плеч. Во всеуслышание удалось сказать то, что сказать должно. И уж совершенно секретно сообщу, что настроение у меня — превосходное.
3
После обеда было тихо-тихо.
Алексей Платонович что-то писал. Нина хозяйничала рассеянно, с трудом вникая в свое кормительное и поительное дело.
Но вот постучала в открытую дверь спальни-кабинета, стараясь не перелить чай из стакана в подстаканник.
— Спасибо, зачем же сюда? Выпьем вместе. Хотите, расскажу вам о сегодняшней нашей операции? Но одну минутку.
Он дописал что-то, вышел в столовую и за чаем рассказал:
— Недели три назад пришел ко мне на прием молодой человек с приятным лицом, сложением античного бога и глазами мученика. Оказалось, женат уже около года. У него любящая жена. Он любит ее, как десять тысяч братьев любить не могут. Но настоящими супругами они до сих пор не стали. Почему? Не могут понять. И оба чувствуют, что начинают сходить с ума.
Я осмотрел его. Причина этой подлинной трагедии таилась не в нем. На следующий прием по моей просьбе пришла жена. Давно я не видел такого классически гармоничного развития. Природа позаботилась обо всем.
Но при этом коварнейшим образом отказала ей в возможности стать женой и матерью.
Так вот, сегодня, с помощью Николая Николаевича Бобренка, была проделана нелегкая операция, какой нам делать не приходилось. Мы исправляли коварную ошибку природы. Кстати, — Алексей Платонович посмотрел на часы, — сейчас мы узнаем о самочувствии нашей красавицы. Вот-вот должен позвонить Бобренок. Он рвался на совещание, а я его не пустил, оставил в клинике заместителем.
— И правильно, что рвался. Он был бы там полезнее других.
— Он ив клинике будет… — Алексей Платонович быстро поправил себя: То есть он уже полезнее других.
«Будет… если вас не будет — так вы хотели сказать?» — мысленно спросила Нина. Эти слова не выходили у нее из головы, чем бы она ни занималась и чем бы ее ни занимали.
— Что случилось? Должен звонить и не звонит. Это на него не похоже, сказал Алексей Платонович. И добавил, как одно с другим связанное: Хорошо, что Варвара Васильевна далеко от всей этой абракадабры. А вам досадно не повезло…
Его перебил телефонный звонок.
Нет, это не Бобренок. Звонит больной воспалением легких рыцарь печального образа — Сергей Михеевич.
— Дошло? — гремит ему в трубку Алексей Платонович. — Какой болван торопится к ложу больного с такой информацией?
Ответ Сергея Михеевича вызывает смех и вопрос:
— По-твоему, я уже не имею права смеяться, я должен рыдать?.. Нет, ты не говоришь, ты задыхаешься.
Пневмония, окрашенная страхом, дает такой эффект.
Завтра навещу тебя рано, по дороге в клинику. На ночь пусть как следует облепят банками. Так-так, покашляй…
еще… Что ж, вполне обнадеживающий кашель. Нет, говорить не разрешаю, тебе вредно. Можно щелкать соловьем. До завтра, спокойного сна, Сереженька!
Он положил трубку и спросил Нину:
— Вы слышали, как Сергей Михеевич щелкает соловьем?
— Нет.
— Очень жаль. Если не смотреть на этого высокого человека, полное впечатление, что рядом, на веточке…
Звонят в дверь. Он спешит открыть, на ходу объясняя:
— Ник-Ник предпочел личное общение.
А это почта. Заказные письма. Французский журнал.
Посвящен неделе международных совещаний онкологов.
На обложке пленительная девушка в белом тянется к солнцу, а сзади к ней уже тянет щупальца страшное чудище — рак.
— Тронут, — листая журнал, говорит Алексей Платонович. Он его не выписывал, не заказывал. Сами прислали. Может быть, знают о его онкологических операциях, некоторые из них описаны у нас и за
