— Какого черта ты вообще припер ее сюда? — продолжал орать Саблин, только теперь на Францевича. — Максимыч, — Саблин принял на себя роль руководителя и посмотрел на Антипова, — забери у нее аппарат.
— Не волнуйтесь, Глеб Филимонович, — Антипов оттолкнул Наперченова и стал выбираться из-за стола, — никуда она не денется.
Я не стала дожидаться, пока Леонид Максимович доберется до меня, и бросилась вон, захлопнув за собой дверь.
— Держи! Лови! Охрана! — раздался позади меня нестройный хор полупьяных голосов.
Положим, охраны, кроме оленического мордоворота, я не заметила, а если она и была, то скорее всего отрывалась по полной программе где-то в другой комнате. Только бы наружная дверь была незапертой!
Добежав до вестибюля, где раздевалась, я схватила с вешалки плащ, надевать который у меня не было времени. Поэтому я просто сунула его под мышку и понеслась дальше. Спасительная дверь была уже близко, как вдруг прямо перед ней, отрезая мне путь, появился мордоворот Оленича. Видимо, шум, поднятый Саблиным, долетел до него, и он вылез проверить, в чем дело. Я развернулась и кинулась назад, но увидела в конце коридора Антипова, возглавлявшего погоню. Он притормозил, видя, что я в западне, и неторопливо пошел ко мне, расставив руки, мерзко улыбаясь и поблескивая стеклами очков. «Вот влипла-то!» — подумала я, останавливаясь и лихорадочно соображая, что делать.
Прямо рядом с собой я увидела окно, за которым было спасение. Конечно, меня бы не убили и, может быть, даже не тронули бы, но уж с «Никоном» мне бы точно пришлось распрощаться. Вцепившись в ручку окна, я повернула ее и с силой рванула створку на себя. Она подалась, и мне в лицо ударил сырой холодный воздух. Я кинула в окно плащ, сумку надела на плечо и перелезла через подоконник. До земли было метра два. Я оттолкнулась и прыгнула. Приземлившись, почувствовала небольшую боль в левой ступне, но тут же вскочила и, схватив плащ, кинулась бежать вдоль стоянки. Сзади были слышны крики Антипова: «Держи» и топот охранника, опередившего его.
Спасибо, мамочка, что уродила меня с такими длинными ногами! Я хоть и прихрамывала, но бежала так, что намного опередила грузного охранника. Только вот долго ли придется бежать? Я выскочила за освещенную территорию турбазы и уперлась в сплошную черноту. Не было видно даже на расстоянии вытянутой руки. Где же он? Я зажмурилась и, постояв немного с закрытыми глазами, снова открыла их. Это помогло, я начала различать стоящие по краям дороги тополя и, оглянувшись на приближающегося монстра, снова припустила вперед.
Яркий свет автомобильных фар осветил дорогу — со стороны турбазы двигалась машина. Я метнулась в сторону и спряталась за деревом. Машина, поравнявшись со мной, остановилась. Заметили? Я затаилась и старалась даже не дышать.
— Оля, — вдруг услышала я голос Самаркина, — ты где?
— Лешечка, миленький! — Я выбежала из-за дерева и бросилась к своей «Ладе», за рулем которой сидел Самаркин.
Я плюхнулась на сиденье, мотор взревел, машина рванула с места.
— Я уж думала, ты заснул, — сказала я, едва переводя дыхание.
— Обижаешь, — произнес Алексей, крутя баранку.
Я с благодарностью посмотрела на него, потом приподнялась и, обхватив его за шею, чмокнула в щеку. Навстречу нам по краям дороги неслись стволы деревьев, дождь перестал, и я, опустив голову на грудь, задремала.
Я проснулась дома и, открыв глаза, посмотрела на часы. Девять утра. Я лежала на кровати в одних трусиках, рядом на стуле аккуратно висела моя одежда. Накинув халат, я вышла в гостиную. Алексей спал на диване, накрывшись покрывалом. Его длинные волосы разметались по подушке.
— Привет, — он открыл глаза и улыбнулся, — как спала?
— Это ты меня раздел? — спросила я.
— А что, надо было уложить тебя прямо в костюме? — Он хитро посмотрел на меня. — Ты вчера полностью отключилась.
— Да, коньяк сделал свое дело, — кивнула я. — Во сколько мы приехали?
— Около трех.
— Ты всю ночь спал здесь? — Я подозрительно посмотрела на него.
— Да, — просто ответил он. — А где я должен был спать? Не мог же я оставить тебя одну после всего, что вчера произошло.
— Спасибо тебе, Лешечка, — я шагнула к нему, наклонилась и поцеловала в губы, которые ответили мне долгим поцелуем.
— Это за помощь? — спросил Алексей, когда я выпрямилась.
— Не только, — я улыбнулась ему и пошла в ванную.
— Да, всю ночь надрывался твой сотовый и домашний, — крикнул мне Самаркин, — я их отключил.
— Разберемся, — буркнула я себе под нос, вставая под горячие струи.
Приняв душ, я вышла из ванной с полотенцем на голове и, включив телефоны, пошла на кухню. Тут же зазвонил домашний аппарат.
— Алло, — сказала я, приложив трубку к уху.
— Наконец-то, — узнала я голос Михаила. — Ты что, телефон отключила?
— Что-нибудь случилось? — наивно спросила я, проигнорировав его вопрос.
— Не прикидывайся глупенькой девочкой, — Оленич был серьезен и, мне показалось, даже подавлен, — нам нужно поговорить. Почему ты не сказала мне, что руководишь «Свидетелем»?
— Хотела сохранить инкогнито, — усмехнулась я. — Ты о чем-то собирался поговорить? Говори, только предупреждаю, у меня мало времени.
— Это не телефонный разговор. Я к тебе приеду.
— Я уже ухожу, — соврала я, — так что говори по телефону, если хочешь.
— Ладно, — вздохнул он, — ты должна вернуть пленку, которую снимала вчера на базе, и тогда тебя никто не тронет и даже заплатят.
— И сколько же? — поинтересовалась я.
— Ты, я вижу, деловая дама, — сказал он, — значит, мы договоримся. Я думаю — двести тысяч…
— Ты меня удивляешь, Миша… — хмыкнула я.
— ..долларов, — глухо сказал Михаил.
— Я знаю, сколько стоит предвыборная кампания, Миша, — я села в кресло рядом с телефоном. — Если снимки появятся в прессе, а ты еще не знаешь, какие я кадры сделала в номерах, как минимум два наших кандидата пролетят мимо Думы, как фанера над Парижем… Собственно, тебе-то что волноваться, ты ведь в политических дрязгах не замешан?
— Считай, что я выступаю в качестве посредника.
Мне поручено предложить тебе триста, и это последняя цена. Это огромные деньги, Оля. Ты сможешь уехать отсюда и спокойно жить, где тебе понравится. И не думать больше о деньгах. Я гарантирую, что тебя никто не тронет.
— Вот как? Значит, ты гарантируешь? А кто мне компенсирует моральный ущерб за вчерашнее нападение в собственном подъезде? Думаешь, я не знаю, откуда ветер дует?
— Моральный ущерб мы тоже сможем возместить, — он говорил так сухо и по-деловому, как будто речь шла не о моем здоровье или моей жизни, а о чем-то вроде вложения капитала в недвижимость. — Скажем, еще двадцать тысяч?
— Ладно, Миша. У меня есть другое предложение. Вы оставляете свои грязные деньги у себя, а пленка останется у меня. Я не буду публиковать эти скабрезные снимки и не передам пленку никому другому. Но если со мной что-нибудь случится, Миша, фото появятся не только в тарасовских газетах, но и в московских тоже. Ты меня понял? Так и передай своим шефам. Пленка мне гарантирует безопасность.
— Ты очень рискуешь, Оля, — в его голосе проклюнулась человеческая теплота, — я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
