Нет белых чайников в Москве эмалированных, а Товстоногов — самый левый режиссер. Вода из кранов лучше вашей газированной, а ГУМ — он что? Он не Гостиный Двор. Вы там «Аврору» лишь на карточках видали, а Невский — это не Охотный Ряд. Дурак, страдал бы ты весь век при капитале, когда б не питерский стальной пролетарьят. А я иду молчу и возражать не пробую, черт знает что в моей творится голове, поет и пляшет в ней «Московская особая», и нет в душе тоски по матушке-Москве. Я еще в пирожковой с кирюхой кирнул, он потом на Дворцовую плошадь свернул, и все рассказывает мне, все рассказывает, и показывает, и показывает. У вас в Москве эмалированных нет чайничков, таких, как в Эрмитаже, нет картин. И вообще, полным-полно начальничков, а у нас товарищ Толстиков один. Давай заделаем грамм триста сервелата! Смотри, дурак, на знаменитые мосты. На всех московских ваших мясокомбинатах такой не делают копченой колбасы. А я иду молчу и возражать не пробую, черт знает что в моей творится голове, поет и пляшет в ней «Московская особая», и нет в душе тоски по матушке-Москве. Я и в рюмочной рюмку с кирюхой кирнул, он потом на какой-то проспект завернул, и все рассказывает мне, все рассказывает, и показывает, и показывает. Нет белых чайничков в Москве эмалированных, а ночью белою у нас светло, как днем. По этой лестнице старушку обворовывать всходил Раскольников с огромным топором. Лубянок ваших и Бутырок нам не надо. Таких, как в «Норде», взбитых сливок ты не ел. А за решеткой чудной Летнего, блядь, сада я б все пятнадцать суток отсидел. А я иду молчу и возражать не пробую, черт знает что в моей творится голове, поет и пляшет в ней «Московская особая», и нет в душе тоски по матушке-Москве. Мотоцикл патрульный подъехал к нам вдруг, я свалился в коляску, а рядом — мой друг... «В отделение!» А он все рассказывает, и показывает, и показывает.
