После холодных ступенек лестницы приятно было шлёпать по мокрому тёплому асфальту.
Я присел на краешек тротуара и стал завидовать всем: и девчонкам, игравшим в «классики», и забивающим «козла», и Петру Ильичу, разгадывающему очередной кроссворд, и малышам, спавшим в колясках, и даже воробьям! Кому из них надо было писать диктанты? Никому! А кто мне будет диктовать? Никто!
— О-о-у! — неожиданно застонал я, схватившись за голову.
Хабибулин обернулся вместе со шлангом, горошинки воды заколотили меня по лицу, по груди, и я ахнул от внезапного холода.
— Ещё? — засмеялся дворник.
И, не успев отдышаться как следует, я кивнул, съёжился в комочек, уткнул подбородок в коленки, и меня окатило с головы до ног.
Я вскочил с тротуара, завертелся на одном месте, а Хабибулин смеялся и поливал меня из шланга крепкой, холодной струёй. Я не выдержал и отбежал в сторону.
— Ну как? — спросил Хабибулин.
— Здорово, как в озере!
Мне уже расхотелось идти купаться. А под ложечкой снова заныло из-за диктанта. Я спросил:
— Ахмет! А почему вы стали дворником?
Он удивился:
— Куда мне ещё?
— Как куда? Инженером бы стали… или шофёром… или врачом… или, как Шилкин, по женским причёскам…
— Я от рожденья до сих пор малограмотный, — весело сказал Хабибулин.
— Чего ж вы не учились? Не хотели?
— В наше время работать надо было. Себя кормить. Меньших братьев кормить. А ты: «хотел… не хотел…» Тебя вот кормят, одевают, каникулы дают…
— А при царе были школы рабочей молодёжи? — спросил я.
— Дурак, — сказал Хабибулин.
— Лучше работать, чем писать диктанты… — подумал я вслух.
— Не знаю… не знаю…
— Эх! Счастливый вы человек! — позавидовал я.
— Угу, — подтвердил Хабибулин.
Вода с меня стекала, как с пуделя из второго подъезда. Его тоже выкупал Хабибулин. Я прошёлся по двору, решив попросить кого-нибудь мне подиктовать.
На доске ЖЭКа висело объявление:
Я засмеялся и крикнул Хабибулину:
— Это ты писал?
— Я! — гордо ответил наш дворник.
Я достал из мокрого кармана карандаш и, вымазав руки, потому что он был химическим, исправил в объявлении ошибки. Вместо «сас» я написал «SOS-тоится». Пусть все думают, что техник-смотритель забил тревогу. Многие жильцы с самого начала каникул жаловались ему на мальчишек из нашего дома. Правда, во дворе каждый день кто-нибудь что-нибудь вытворял. Но на меня последнее время жалоб не было: я занимался. Соседи по подъезду даже спрашивали маму: «Не заболел ли Серёжа?» — а довольная мама говорила мне:
— Вот видишь, когда ты занят делом, я спокойна.
Я подошёл к забивавшим «козла». Двое из них ссорились. Один показывал, что «рыба» была необходима, а другой говорил:
— Вам, милый, надо дома под кроватью тренироваться. Это не «рыба», а преступление. — Он налил в колпачок термоса капли Зеленина и выпил. Во время споров ему становилось плохо.
— Не корову проигрываете… — успокаивали его остальные.
Никто из них, конечно, не бросил бы «козла» из-за моего диктанта.
Тогда я направился к Чурикову из нашего класса. Он возился у подъезда с гоночным велосипедом.
— Слушай, подиктуй мне с полчасика. А? — попросил я.
— Ну вот ещё! За полчаса я километров десять проеду. Тренироваться надо, — отмахнулся Чуриков, натягивая цепь.
— Хороши вы все! — сказал я.
— Ладно упрекать. Сам виноват. Тебе говорили? Говорили! А хочешь, поедем со мной? Бери у отца велосипед. Выедем за город! Будем печь картошку! На привалах подиктую.
Я быстро отошёл от него, чтобы не соблазниться.
Недалеко от скверика, под развешанными на верёвке шубами и пальто, сидела домработница Ксюша. Наверно, она устала выбивать пыль и читала книжку.
— Тётя Ксюша! — сказал я вежливо. — Всё равно вам нечего делать. Подиктуйте мне пару страничек из книжки! Я сбегаю за тетрадкой. А потом я вам все вещи выбью: я люблю пыль выбивать. Подиктуете?
Ксюша подозрительно посмотрела сначала на меня, потом на шубы и пальто и так же подозрительно спросила:
— Это зачем же диктовать?
— У меня угрожающее положение… — Я старался говорить как можно вежливей.
— У меня тоже. Только и гляди в оба, чтобы ваш брат чего-нибудь не украл.
— К сожалению, у меня нет брата, — не выдержал я.
— Ну и не мешай стеречь! — проворчала Ксюша.
В этот момент я услышал свист. Как всегда, быстро обернулся, но никого не увидел. Тогда кто-то снова засвистел. Я пошёл к нашему дому. Свист стал громче. Только он доносился не с балкона, а откуда-то снизу.
«Наверно, из котельной…» — подумал я. И правда, когда я подошёл поближе, свист прекратился, а из подвального окна высунулся Гарик и знаками велел мне лезть через окно в котельную.
Я походил, как будто от нечего делать, около окна. За мной никто не следил. Потом спустился в нишу и с подоконника спрыгнул на кучу шлака.
В котельной было темно и холодно и пахло кислинкой, как около паровоза. Гарик схватил меня за руку и потащил за котлы. Я шёл за ним как слепой. Наконец, отпустив мою руку, он сказал:
— Смотри!..
Я ещё не привык к темноте и ничего не увидел. Но в котельной вдруг почему-то запахло ананасами. Я принюхался и сглотнул слюнки.
— Виктория!.. Самый вкусный сорт!.. Смотри! — прошептал Гарик.
Я пригляделся получше и увидел белую плетёную корзинку, висевшую на большом винте. Это от неё пахло ананасами.
— Ешь… Я не такой… сам слазил и тебе принёс… Страшно было… Самый вкусный сорт…
Я машинально взял из корзины пару прохладных, немного шершавых клубничин и представил, как Маринка прибегает в сад, видит обобранные кусты и истоптанные грядки. Она садится на корточки и плачет… Ведь на днях первый сбор клубники лучшего сорта «Виктория» мы должны были представить на выставку… Маринка больше всех возилась в саду и специально четыре дня туда не заглядывала. «Так
