Люк был прав, глаза у него не похожи на мрамор, от которого веет холодом. Глаза Люка согревали ее до самого позвоночника. Она с трудом сглотнула.
— Мама и папа хотели, чтобы мы, дети, разделяли между собой всю домашнюю работу, поэтому мы все умеем готовить. Не какие-то изысканные блюда, а простую еду. Жареное мясо — мое коронное блюдо. — Ей не удавалось остановить поток бессмысленных слов, которые будто сами вылетали у нее изо рта.
Люк ловко обогнул кресло и сел на край стола. Легким движением он поднял Джей-Джей на ноги и притянул к себе.
— Я люблю жареное мясо, — пробормотал он, обвивая руками ее талию.
Джей-Джей некуда было девать руки, оставалось только положить на его плечи. Она стиснула в руке платок и уставилась ему в подбородок. Прошел год, а язык хранил память о колючей щетине вокруг его рта и вкусе подбородка.
— Соленый. — Слово переключило мозг на другую тему. — У меня жареное мясо не бывает пересоленным, — быстро пролепетала она. — И тушеное мясо я тоже умею готовить.
— Не могу дождаться. — Люк притянул ее ближе, изучая лицо.
— Почему ты так на меня смотришь?
— Ищу сухое место, чтобы поцеловать.
— Вспомни, разве я для этого приехала сюда? Ты не хочешь меня поцеловать. Ты хочешь…
— Тебя. — Теперь его руки медленно гладили ее ягодицы.
— Мы хотели договориться о разводе, а не о постели.
— Может быть, развод для нас — это неправильно.
— Нет, правильно. — Джей-Джей пыталась сохранить твердость. — Не вздумай целовать меня. И убери руки.
— Что в тебе такого, О'Брайн? От тебя становишься зависимым, как от наркотика.
— Это физическое влечение, и больше ничего.
Его большой палец, небрежно скользя по ее блузке, кругами обводил соски. Джей-Джей схватила его руку, чтобы остановить, но почему-то вместо этого прижала к своей груди.
— Я подумал, — он расстегнул верхнюю пуговицу у нее на блузке, — может быть, нам попробовать спать вместе, чтобы очистить организм от этого наваждения. Это не значит, что мы больше вообще ничего не будем делать, зато ты избавишься от зависимости. К. концу третьей недели мы так надоедим друг другу, — он расстегнул вторую пуговицу, — что если ты будешь стоять передо мной совершенно голая, — третья и четвертая пуговицы тоже будто сами выскочили из петель, — и танцевать танец живота, — руки Люка ласкали ключицы, шире раскрывая блузку, — то у меня даже давление не поднимется. — Обняв за плечи, Люк ближе притянул ее и поцеловал жилку, бившуюся на горле.
Губы Люка обжигали кожу, отметая возражения. Если бы она могла хоть о чем-то думать! Она мысленно согласилась, что в его предложении есть смысл. Она во всем придерживалась меры, и чрезмерная доза Люка Ремингтона наверняка вылечит слепую страсть, которая бушует у нее в крови.
Они женаты. Если они три недели поспят вместе, это ничего не испортит. Потом они все равно могут развестись, и она выйдет замуж за Бартона. Бартон… Внезапно Джей-Джей похолодела. И тут же прервала поцелуй.
— Нет, никогда. — Она оттолкнула его руки. — Ты лишаешь меня разума. Нелепое предложение у тебя звучит как разумное. То, что ты предлагаешь, не пройдет. Я не понимаю, почему ты так волнуешь меня, — честно, но с горечью добавила она. — И я буду бороться. По-своему. — Запахнув блузку, она направилась к двери, собрав все достоинство, какое еще оставалось.
— О'кей, будем играть по-твоему. Пока.
Она заставила себя обернуться и посмотреть ему в лицо. Глаза Люка говорили, как он хочет ее. Терпеливая улыбка сообщала: он знает, что она тоже хочет его, и готов ждать. Джей-Джей чуть не бросилась ему в объятия, но вместо этого твердо произнесла:
— Мы будем играть по-моему следующие три недели и всегда.
Его улыбка нахально расширилась, и он подошел к двери, возле которой она остановилась. Джей- Джей впилась ногтями в деревянную поверхность.
— Скажу тебе одну вещь, О'Брайн. — Он провел пальцем по кружевному краю ее шелкового лифчика цвета морской пены. — У тебя по-прежнему отличный вкус в том, что касается белья. — Голос низкий, хриплый, почти рычание. Костяшки его пальцев жгли кожу. — Помни: для тебя двери моей спальни всегда открыты.
Джей-Джей вихрем влетела в свою комнату.
Спустя час она все еще лежала без сна.
В Денвере ее дом был постоянно окружен уличным шумом, музыкой, хлопали дверцы машин, лаяли собаки… Знакомые звуки, будто колыбельная, убаюкивали Джей-Джей. А здесь от странных скрипов и стонов старого дома она в тревоге ворочалась под одеялом.
Взгляд остановился на фотографии в серебряной рамке, которую она поставила на сундук возле кровати. Бартон и Кэрри — на ступеньках здания правительства штата. Вымученные улыбки. На лицах тень одиночества. Взгляд у Бартона печальный, чуть отстраненный. Джей-Джей казалось, что он смотрит прямо на нее.
В памяти всплыли слова Бартона о том, что она все еще любит Люка. Она помотала головой, будто отвечая ему: после печальной истории, рассказанной Берди, ни один сострадательный человек не смог бы заснуть. Но вопреки этому, закрывая глаза, Джей-Джей видела не Берди. Поднявшийся ветер завывал в углах дома и свистел в щелях. Или это кто-то смеялся над Джей-Джей?
Сквозь редкую ткань занавесей в спальню просачивался тусклый свет. Джей-Джей хмуро посмотрела на будильник, стоявший на сундуке. В этот час должно быть светлее. Коснувшись холодного, как лед, пола, она на секунду поджала босые ноги. Потом подошла к окну и раздвинула занавеси. Белое безмолвие приветствовало ее. Падающий снег закрыл не только солнечный свет — исчезли все постройки ранчо. Дом стоял островком, изолированным от остального мира. Значит, изучение ранчо придется отложить до лучшей погоды.
Джей-Джей снова нырнула в постель, и в этот момент раздался громкий стук.
— Завтрак, — объявил Люк, открывая дверь и всовывая голову. — Ты повариха, помнишь?
— Приготовлю, когда встану. Ты же все равно не пойдешь работать — слишком много снега.
— Это тебе не город! Коровы и лошади едят триста шестьдесят пять дней в году.
— Молодцы. — Джей-Джей повернулась к нему спиной. — Может быть, они поделятся с тобой завтраком.
Почувствовав, как его рука легла на одеяло, Джей-Джей догадалась о его намерении, и когда с быстротой молнии Люк сдернул одеяло с кровати, Джей-Джей, мертвой хваткой вцепившаяся в него, полетела на пол. Она приземлилась лицом вниз и неуклюже растянулась.
— Будь ты проклят, Люк Ремингтон! — Она выбралась из-под тяжелого ватного одеяла. — Ведь я могла что-нибудь сломать.
— Я хотел, чтобы оно падало без тебя, — рассудительно произнес Люк.
— А может быть, я не хотела. — Она выпучила на него глаза. — Не надейся помыкать мной. Захочу — буду спать здесь, на полу, пока не надоест.
— Прекрасно. — Он встал над ней, ноги — по обе стороны от нее, руки на бедрах.
От жаркого напряжения, исходившего от Люка, у Джей-Джей по коже побежали легионы мурашек. Она проследила за его взглядом. От стремительного падения с кровати задрался до бедер подол лиловой ночной сорочки. Слетели тонкие бретельки, и от холода розовые соски бутонами торчали поверх кружев.
В ужасе Джей-Джей подтянула рубашку к горлу и постаралась опустить подол. Задачу усложняла не только близость ботинок Люка. Этот тупой бык стоял на ее дорогой шелковой сорочке.
— Ты не мог бы чуть подвинуться? — сквозь зубы прошипела она.
— Мог бы, но я наслаждаюсь зрелищем.
Четверо братьев Джей-Джей кое-чему ее все-таки научили. Грубую силу можно победить умом и
